Иоган Гутенберг - [12]

Молодые ученики мастера уже знали, что главным в замыслах и трудах Гутенберга были не зеркала, не то, чем предполагали компаньоны заработать деньги в Аахене, а нечто гораздо более новое и обещающее. Мастер не мог скрыть от них своих опытов и, может быть, и не хотел скрывать.

В эти годы Гутенберг настойчиво производил изыскания в области печатного искусства. Это несомненно – страсбургский золотых дел мастер Ханс Дюнне в 1436 г. изготовил для Гутенберга на крупную сумму в сто гульденов «предметы, относящиеся к тиснению».

Но не печатные произведения думал он пустить в продажу. Мастер Иоган тогда еще не вышел за рамки существовавших производств и о книгопечатании, как о ремесле, изготовляющем изделия на рынок, не было и речи. Страсбургский период – это еще хождение ощупью, начальное раскрытие идеи.

Книгопечатание, освоенное в основных его деталях, не появилось перед Гутенбергом внезапно, как Минерва из головы Юпитера, когда он во второй половине своей жизни вернулся в Майнц. Процесс создания нового искусства складывался медленно и постепенно, слишком сложен и труден для того времени был неизбежный путь исканий такого блестящего новшества.

Книгопечатание родилось в Майнце, но зачато оно было в Страсбурге.

Однако перспективы нового искусства уже вырисовывались перед изобретателем и пленяли воображение. Только чем-то потрясающе новым и открывавшим широкие перспективы мог Гутенберг захватить и привязать к своему делу восторженного Дритцена.

Свидетельница Барбель из Цаберна передает на суде свой знаменательный разговор с Андреем.

Была ночь, а Дритцен еще не собирался ко сну. На уговоры Барбель он отвечал, что предстоит работа. Любопытная женщина ловко выпытывает у него сколько гульденов из отцовского состояния вложил Андрей в это темное для нее дело с пришельцем Гутенбергом. Услышав о крупной сумме, ушедшей из рук молодого человека, она в ужасе восклицает: «Святой страдалец, что же ты будешь делать, если вы все это потеряете»?

Ответ Дритцена подчеркивает веру в свое дело и в учителя: «Мы не можем потерять, не пройдет и года, как мы получим назад вложенные деньги и будем счастливы, если только господь не захочет послать нам страдание». Он говорит это уверенным тоном. Неприглядное сегодняшнее существование этого человека окрашено в привлекательные цвета надеждой на светлое будущее.

Аффектированная вера Дритцена только измененное отражение спокойной уверенности Гутенберга, прошедшего уже какой-то путь опыта и проверки своей идеи.

Вера Дритцена почерпнута там – в монастыре св. Арбогаста, где постоянно проводили время, ели и пили Дритцен и Гейльман.

Предполагаемая беседа Гутенберга с учеником

Ночь. Комната в доме Гутенберга. Слышен шум реки, которая протекает у самых стен. В комнате двое: мастер Иоган и Андрей Дритцен. Они много работали сегодня и теперь отдыхают за кружкой вина. Мастер пьет больше обычного – он расстроен. Оба молчат.

«Сколько раз, зная свой бешеный характер, свою необузданность, он говорил себе – это было в последний раз. Человек, мужая, приобретает уверенность и непоколебимое спокойствие, и вот опять неудача. Всему виной женщина, но не монах же он, чорт возьми! В жилах этого большого тела, силу и ловкость которого так радостно ощущать, бежит настоящая кровь, – кровь завоевателя.

И потом, он не позволит, чтобы посторонние люди совались в его дела, он проучит их всех, как проучил этого башмачника. Но суды ему надоели», – так думал Гутенберг и чувствовал обиду, огорчение и злость.

«Началось так: Анна обвинила его перед духовным судьей в том что он нарушил свое обещание жениться на ней. Может быть, он и права, но никто не может повелевать Гутенбергу, никто ему не указ.

Шоттен Лавель – этот башмачник – посмел явиться свидетелем на суд. Этого нельзя стерпеть. Он здорово обругал этого лжеца и негодяя. Снова жалоба, теперь уже в городской суд. Присудят к штрафу, а денег так мало, деньги нужны на дело».

Андрей молчит и опустил глаза. Этот мальчишка, конечно, все знает и чего доброго еще смеется над ним.

Вслух: Что ты молчишь, Андрей?

– Мастер, я думаю о твоем изобретении.

Гутенберг оживляется, можно в беседе забыть огорчения и обиды.

– Давай поговорим, помечтаем о будущем. Пусть неприглядность сегодняшнего нашего существования, ничтожество и бедности наши озарятся лучами величественного восхода нового светила, которое сейчас еще скрыто тенью. Мы, подготовляющие появление книгопечатания, пока единственные знаем, что оно действительно будет, но и мы не можем еще уяснить себе и малой доли его последствий.

Безвестный современник наш изобрел порох. Приходит конец неприступному замку, мощи и доблести рыцаря в железных доспехах, власти руки, вооруженной мечом и секирой.

Порох будет страшной силой разрушения и смерти, но разум подчинит эту силу извечной борьбе людей с природой, и порох послужит смирению ее непокорности.

Но намного больше силы разрушения и созидания скрыто в моем изобретении.

Рыцари, князья, епископы, короли, императоры и папы преклонятся перед величием его и властью. С невиданной быстротой печатный станок завоюет землю, я вижу учеников моих, разносящих дело мое по всем городам и странам. Книги будут переходить из рук в руки, нужные и понятные всем, как золотые монеты. Печатники получат почет и достаток. Мое имя будет повторяться в устах поколений. Слава, она, как молодое вино, бросилась мне в голову.