Иоанн Кронштадтский - [99]

Информация о болезни императора до времени не разглашалась. Из сохранившейся переписки К. П. Победоносцева с Иоанном Сергиевым следует, что именно обер-прокурор 28 сентября 1894 года уведомил Иоанна о тяжелой болезни Александра III. В ответ Иоанн написал: «Сегодня имел честь получить Ваше дорогое письмо, и искренно скорбя о болезненном состоянии нашего доброго, великодушного и милостивого государя, возношу сердечную молитву всюду о его исцелении и сохранении на много лет вседержавным царем царствующих»[205].

Зачем это сделал Победоносцев, остается тайной, но, может, это имеет отношение к настроениям в царской семье и среди ближайшего окружения в пользу приглашения в Ливадию Иоанна Сергиева. Ведь понятно, что тот мог быть в отъезде, готовиться к намеченным службам или болеть, то есть ему в любом случае необходимо было какое-то время, чтобы «собраться в дорогу».

…В храме Иоанна Богослова Леушинского подворья, что на Бассейной улице Санкт-Петербурга, служил Иоанн Кронштадтский. Как всегда, было много народу, и петербуржцев, и приезжих. Среди последних — игуменья Ювеналия (Ловенецкая) и послушница Тамара (Марджанова) из Бодбийского монастыря (Грузия).

После обедни для почетных и близких священнику гостей был чай. Иоанн сидел за столом, пил чай, разливая и другим из своего стакана по блюдцам, тут же благословляя поминутно подходивших к нему матерей с детьми и разных лиц, а на высказываемые ими горести и вопросы отвечал назидательными словами. Кажется, ничто не ускользало от его проницательных глаз. Вот он заметил, что гости из Бодбийского монастыря сидят в сторонке и не принимают участие в трапезе. Сейчас же он передал им свою тарелку с пирогом. Такой «знак внимания» был обычной для Иоанна формой поведения в ходе совместных трапез. Один из участников такого рода пиршеств объяснял это и для себя, и для других следующим образом: «Мысль о единении всех верующих о Христе в Божественной литургии продолжает управлять его действиями, и он, пусть тут близко сидят радушные хозяева трапезы, начинает наливать всем близко сидящим вино и ласково угощает их, переливает из своего сосуда в другие, берет густую ветку винограда, разделяет ее на части, угощает всех, около находящихся, а некоторых подзывает к себе издали и дает им в руки, разламывает на части апельсин и с ним делает то же, кладет в чужие стаканы и чашки сахар, хотя бы туда его много было положено раньше, и все это сопровождает разными назидательными наставлениями».

Закусив, Иоанн прошел в свою комнату. На ходу послушница Тамара обратилась с просьбой принять ее. Он не отказал. Усадив рядом с собой, внимательно выслушал, успокоил, ободрил, напутствовал на добрые дела. Его спокойный тон и участливый взгляд сделали свое дело — Тамара ощутила радость и одновременно успокоение души, казалось, трудности и скорби, угнетавшие ее в последнее время, отошли на второй план… благодатные слезы выступили на глазах. Растроганная, она попросила батюшку подписать его фотографическую карточку. Он и в этом не отказал и стал писать: «На благословение послушнице», но остановился, посмотрел на Тамару каким-то загадочным взглядом и, улыбаясь, сказал: «Нет, ты не послушница, а не то монахиня, не то схимница». При этих словах он зачеркнул написанное «послушнице» и начертал маленькое «с»… и «монахине». То есть вышло — «схимонахине»[206].

Вдруг в комнату кто-то настойчиво постучал… Взволнованный голос взывал: «Батюшка, батюшка, вам телеграмма… срочная… из Синода». Иоанн торопливо поднялся. Обернувшись к Тамаре, развел руками, дескать, не серчай, вызывают, и разговор окончен. Открыл дверь и взял телеграмму. Вокруг уже все суетились, недоуменно переглядывались и переговаривались. Новость была неожиданной и нежданной. Правда, по внешнему виду Иоанна этого сказать было нельзя. Он вел себя непринужденно и спокойно. Развернул сложенный бланк и прочитал, сначала про себя, а потом вслух, для всех: «Ваше высокопреподобие, отец Иоанн! Вас ожидают в Одессе. Далее морем в Севастополь и в Ливадию… Подробности нарочным. К. Победоносцев».

8 октября к причалу в Ялте пришвартовался корабль «Эриклик». На его борту были Александра Иосифовна — великая княгиня, ее дочь — Ольга Константиновна, королева эллинов, Мария Георгиевна — великая княгиня, греческая принцесса, а вместе с ними — Иоанн Кронштадтский, которого официально пригласила Александра Иосифовна. Встречал их цесаревич — Николай Александрович.

По приезде в Ливадию все отправились в малую церковь при дворце. Иоанн отслужил заздравную литургию, а также молебен. Приезд Иоанна озадачил многих, в том числе императрицу Марию Федоровну[207], так как государь не благоволил к нему, и она не знала, как доложить о случившемся. Государь был глубоко верующим, но прежде всего строго придерживался традиций православия, а православие не допускает, чтобы молитвы одного священника имели больший доступ к Престолу Всевышнего, чем молитвы всякого другого, кроме святых. Святым же отец Иоанн Церковью признан не был, поэтому в глазах православного человека он как бы грешил тем, что придавал своим молитвам особенное значение. Государь подозревал у отца Иоанна желание «выдвинуться» и «бить на популярность», а «популярничание» государь ненавидел и искренно презирал.