Иоанн Кронштадтский - [90]

По деталям городского пейзажа видно, что это Кронштадт. Очевидно, они только что прибыли, как и многие другие до них и после них, с целью посмотреть, что написано на знамени веры у человека, которого все знают, как он живет и служит обществу, откуда черпает силы и самоотверженность для служения тысячам немощных и страждущих, как побеждает он свои житейские невзгоды. По заботам Иоанна Сергиева студентов устроили в Странноприимном доме, накормили, обогрели.

Утром следующего дня, еще и солнце не взошло, а у ворот дома кронштадтского пастыря волнуется народ: богомольцы, прибывшие накануне, нищие, ожидающие подаяния. Спешной походкой из ворот выходит Иоанн, толпа придвинулась вплотную к нему. Оделяя одних, отстраняя других, наскоро благословляя кого успел, а, может быть, кого хотел, он протискивается сквозь людей и садится на извозчика. Кучер стегнул лошадь, и она понеслась. На паперти собора снова та же толпа и опять… подаяние и благословение.

Особенные приставники стараются дать Иоанну возможность скорее пробраться среди народа в храм. Раньше он входил в храм западными дверями через народ. Вдоль стены в длину всего храма до алтаря решеткой отгораживали особое место для прохода отца Иоанна. Но и это мало помогало, так как его и здесь постоянно останавливали. Рассказывают, что однажды Иоанн хотел кого-то благословить через решетку. Тотчас схватили его руку и начали ее покрывать поцелуями, передавая друг другу. Если бы силой не отбили священника у народа, то трудно сказать не только о том, когда бы он пришел в алтарь, но и о том, в каком бы виде он туда пришел. Известно, по крайней мере, что дважды ему кусали палец до крови с явным намерением откусить его совершенно, или на память, или как святыню. Не однажды отрывали части от его одежд.

Теперь же он шел в храм через боковые двери, сделанные в алтаре. Войдя, он начал радушно приветствовать сначала своих сослуживцев, а потом и «счастливчиков», имевших возможность видеть его так близко. Среди них были и студенты академии.

— А! Здравствуйте, братцы. Здравствуйте! — обратился он к ним. Студенты подходили под благословение со страхом и смущением. — Давайте по-братски! По-братски лучше, — говорил Иоанн, благословляя каждого и целуя.

Облачившись в ризы красного цвета, Иоанн начал утреню. Но и в алтаре его не оставляли в покое. То один, то другой, улучив удобную минуту, подходил к нему с различными просьбами и нуждами. Хорошо зная, что каждый из находившихся в алтаре пришел сюда, неся какую-то горячую неотложную нужду, Иоанн и сам иногда подходил то к одному, то к другому, расспрашивая о нужде, горе. Кому-то даст добрый совет, а кому-то и денег. Одного обласкает, другого по плечу погладит.

Канон на клиросе он читал сам, как это уже установилось за десятилетия. Читал, как бы беседуя со Спасителем, Божией Матерью и святыми, будто они вот здесь, перед ним, находились, а не там, где-то в незримой выси. Студенты внимательно на все смотрели и вслушивались, учились и запоминали, отмечая: голос чистый, звучный, резкий. Произношение членораздельное, отчетливое, отрывистое. Одно слово произносит скороговоркой, другое — протяжно, чуть ли не по слогам; третье — подчеркнет, оттенит. Более важные по мысли и содержанию слова иногда произносит, обратясь к народу, чтобы люди могли постичь читаемое. Сам он весь сосредоточен и переживает то, что читает: победу над грехом и злом; человеческие немощи и падения; моменты благоволения и милости Бога к людям падшим и заблудшим.

Кончилась утреня… Отец Иоанн, не разоблачаясь, быстро идет к столику около жертвенника, собирает жертвы — рублевые и более крупные бумажки, поспешно и небрежно кладет их в карман, через южные двери спешит на клирос и здесь оделяет чтецов и певцов; последние — особенно мальчики — спешат целовать руку благодетеля.

Начали звонить к литургии… На проскомидии просфор было так много, что их приносили корзинами… Охапки писем и телеграмм — тысячи отчаянных просьб о помощи[192] — лежали на престоле. Пастырь дерзновенно просил: «Господи, помяни всех, заповедавших меня о них молиться! Исцели! Дай сил! Помоги!» Все, как завороженные, следили за действиями отца Иоанна и вслушивались в каждое слово.

Произнесен первый возглас службы. Вдруг Иоанн неожиданно, порывисто берет напрестольный крест и с любовью целует его, обнимает руками, смотрит на него умиленно и восторженно. Уста шепчут молитвы, раза три лобызает его, прильнет к нему своим челом. Уста снова что-то шепчут. Он в особом мире…

Чем ближе подходили минуты пресуществления Святых Даров — этого центра и нерва всей литургии, — тем больше и больше повышается настроение души пастыря. Слезы обильно лились из глаз его. Во время ектении склонился Иоанн над престолом и в глубоком благоговении молился. Затем он взял в руки дискос со Святым Телом, поднял его немного над престолом и, вперив свой взор, сосредоточенно молился пред ним. Потом взял потир со Святою Кровию, прильнул к нему и горячо молился. Приобщившись Тела и Крови Христовых, лицо его изменилось — на нем необыкновенная духовная радость!

Настало время общей исповеди. Иоанн и сослужившие ему вышли на солею. Перед ними — море голов. Внутри собора, как в большой пещере: темно, прокисший от ладана воздух, сверху капает вода… Чуть золотится алтарь виноградным иконостасом. Вокруг плащаницы, отгороженной бархатной веревкой, теплятся лампады. Яркий свет только у правого клироса, где образ Богоматери в золотом окладе и в зубчатом венце с драгоценными камнями. Перед ней круглый венчик с горящими свечами, похожий на клумбу цветущих ландышей. Народу в храме много. Кашляют, шепчутся, вздыхают, чего-то ждут. Староста — бородач в кафтане — обходит с блюдом ряды молящихся, собирает пожертвования… за ним будто высохшая монашенка с кружкой «на украшение храма». Звякают падающие в кружку монеты. Вот прилично одетый мещанин положил на блюдо серебряный рубль… потянулся было взять сдачу. Староста ему свирепым шепотом: «На базар пришел?.. Деньги менять?» — Рука мещанина упала, как отрубленная.