Иоанн Кронштадтский - [92]

— Кайтесь, кайтесь! — повторял время от времени Иоанн. Иногда он обращал взор свой в какую-либо часть храма. Тотчас в этом месте начинали громче раздаваться голоса. Скажи Иоанн народу в эти минуты, чтобы он шел за ним… и он пошел бы за ним.

Так продолжалось минут десять. Наконец, Иоанн отер свои слезы, перекрестился в знак благодарности за слезы покаянные, народные и произнес:

— Тише, тише, братцы!..

Довольно скоро шум утих.

— Видите, как все мы грешны, — не столько спрашивая, сколько утверждая, проговорил священник. — Но Отец наш Небесный не хочет погибели чад Своих. И ради нашего спасения Он не пожалел Сына Своего Единородного, послал Его в мир для нашего искупления, чтобы ради Него простить все наши грехи. И не только простить нас, но даже позвать нас на Свой Божественный пир! Для этого Он даровал нам великое Чудо, даровал нам в пищу и питие Святое Тело и Святую Кровь Самого Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа. Этот чудесный пир совершается на каждой литургии, по слову Самого Господа: «Приимите, ядите. Сие есть Тело Мое! и пиите от нея (Чаши) вси, сия есть Кровь Моя».

Притихшая, приходящая в себя от нервного потрясения толпа внимала голосу пастыря. С радостной надеждой смотрела на его лицо и следила за каждым движением.

— Покаялись ли вы? Желаете ли исправиться? — громко спросил Иоанн трепещущую толпу.

— Покаялись, батюшка! Желаем исправиться! Помолись за нас! — единодушно, искренно грянула толпа в ответ и смиренно наклонила головы.

— Как в притче, — продолжал свое слово Иоанн, — отец с любовью принимает своего прегрешившего, но покаявшегося блудного сына и устраивает ему богатый пир, радуясь его спасению, — так и ныне Отец Небесный ежедневно и каждому кающемуся учреждает Божественную Трапезу — Святое причащение. Приходите же с полною верою и надеждой на милосердие нашего Отца, ради ходатайства Сына Его! Приходите и приступайте со страхом и верою к Святому причащению.

Гробовая тишина водворилась в соборе.

— А теперь все наклоните свои главы… — слышны были заключительные слова Иоанна. Стоя на амвоне, он поднял епитрахиль и протянул ее вперед, как бы покрывая головы присутствовавших и совершая над всею церковью знамение креста при словах «прощаю и разрешаю… во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Будто освобожденный от тяжкого бремени народ вздохнул свободно, со слезами радости смотрел на сияющего духовным торжеством доброго пастыря, сумевшего всколыхнуть спасительным стыдом души кающихся и омыть своими слезами загрязненные души.

Затем последовал вынос Пречистых и Животворящих Таин Христовых… Народ волной устремился к святой чаше.

— Кронштадтские, сторонитесь, — увещевал Иоанн. — Пусть подходят прежде приезжие… не толпитесь, стойте задние по своим местам… Подходите к чаше со скрещенными на груди руками… Причастившись, целуйте край чаши, как ребро Господа нашего Иисуса Христа. После этого не кладите земного поклона… Помните, к чему вы подходите: в самой малой частице — всецело Христос.

Каждый из подходящих кто громко, кто чуть слышно просил: «Господи, сподоби причаститься Святых Таин!» — «Дорогой, золотой батюшка, причасти!» — «Батюшка! Голубчик! Причасти!» — «Батюшка, причасти. Я больна. Почки болят. Умираю!» — «Батюшка, и я нездорова, причасти!» — «Батюшка, причасти! Две недели не причащалась…» Сколько слез, сколько горя, сколько надежд!

Вдруг слышно: «Боженька, причасти».

— Я не Боженька, а простой человек, — спокойно, без всякого волнения и смущения, но твердо и решительно отвечает отец Иоанн.

— Целуй чашу-то, благодари Бога, — говорил многим Иоанн, причащая их. — Благодари Бога!

Идет причащение не менее тысячи оплакавших свои грехи христиан. Оно свершалось несколькими священниками одновременно и из нескольких чаш. Умиротворенные и очистившиеся, вкусившие жизни вечной отходили от чаши. Но их место занимали другие. Темная серая масса колыхалась, и казалось, ей не будет конца. Более двух часов продолжалось причащение.

…С 1890-х годов отсчитывается золотое время для причта Андреевского собора. Не случайно в 1897 году храм был заметно расширен и вмещал уже до семи тысяч молящихся. Значительные доходы позволяли содержать храм в образцовом порядке, украшать его предметами церковного искусства, иметь дорогую и прекрасно исполненную культовую утварь и книги, содержать хор. Избаловано было духовенство и весьма высокими заработками. По вполне понятным причинам мы почти ничего не знаем о реальных отношениях, складывавшихся в соборном причте. Ясно, что с конца 1880-х годов положение отца Иоанна существенно изменилось: ушли в прошлое конфликты и натянутость отношений с настоятелем собора и соборным духовенством, Иоанн мог самостоятельно распоряжаться своим временем, определяя наиболее удобный для себя распорядок служений, дозволялось ему и долгое отсутствие в период паломнических поездок по России.

Дошедшие до нас отдельные свидетельства внутрисоборных отношений показывают, что имели они и свои «поля напряжения». В частности, это видно на примере истории служения Николая Симо. Он был не штатным, а приписным, фактически бесправным, священником Андреевского собора, да к тому же еще и эстонцем по национальности. Претерпеть ему пришлось немалые испытания и пройти настоящую школу смирения. Полноправное, штатное духовенство относилось к нему высокомерно, иногда даже презрительно, называя «чухной». Служить эстонскому батюшке давали только по воскресным дням, час с небольшим, между ранней и поздней литургиями. Во время службы обыкновенно подметали собор, приготавливая его к поздней литургии, не обращая внимания на эстонскую службу. Избалованное большими доходами соборное духовенство мало обращало внимания на просьбы прихожан выполнить те или иные требы. Как когда-то Иоанну Сергиеву, так теперь Николаю Симо приходилось днем и ночью ходить по квартирам андреевских прихожан. Это вызывало ревность и недовольство членов соборного причта. «Ходи по подвалам и чердакам, а по другим этажам не смеешь», — говорили ему отцы собора, считая русскую паству своим «стадом». Но не всегда можно было держаться такого «братского» предписания, и это порождало для отца Николая новые и новые неприятности и столкновения.