Иоанн Кронштадтский - [86]

Хозяйка квартиры быстро вошла в комнату N, захлопнула обе половинки двери, выходившей в общую горницу, и забаррикадировала их стулом. Затем она наклонилась к самому его уху и таинственно шепнула:

— Батюшка беспременно к вам первым взойдет… Так ежели вы имеете к нему какое особое дело, я могу предупредить его.

— Спасибо! Но о своем деле я предполагаю рассказать отцу Иоанну наедине.

Хозяйка ничуть не сконфузилась и деловито заметила:

— Нет, ведь это я к тому, что другой потеряется с непривычки и не сможет сказать нужных слов, а ведь батюшке, сами понимаете, некогда! Ну да Бог милостив, все обойдется благополучно! — вздохнула она и, уходя, как бы про себя добавила: «Вот помяните мое слово, к вам первым взойдет!»

На часах стрелка показывала половину третьего. Прошло еще десять томительных минут, показавшихся вечностью, — и вдруг в коридоре послышался глухой шум, чей-то пронзительный вопль, неистовые крики: «Батюшка, спаси!.. Батюшка, благослови!..» — и дверь каморки господина N распахнулась… Стремительно, спешной походкой, с горящим пронизывающим взором, с ярким румянцем на нервно вздрагивавших щеках, с разметавшейся по затылку русой прядью вошел… Иоанн Кронштадтский! В его фигуре, в его движениях, в первом же звуке голоса чувствовалась какая-то непередаваемо-чудесная вдохновенность. Это был совсем новый отец Иоанн, чем тот, что был в думской церкви.

— Ну, говорите, что вам нужно? — раздался властный и отечески-проникновенный голос.

N рассказал о своих сложных и запутанных семейных отношениях, приведших его в Кронштадт. Батюшка внимательно выслушал, прочел молитву. N показалось, что батюшка уже все знает и знает, каков выход из создавшегося положения. Сердце по-детски раскрылось и размягчилось, как воск, и невольные слезы сдавили горло, мешали вырваться в словах накипевшей признательности. В заключение своего краткого собеседования Иоанн крепко поцеловал его в лоб и промолвил:

— Спасибо за доверие, голубчик!.. За доверие спасибо!..

Бедные соседи! Как они истомились в ожидании своей очереди встречи с батюшкой… Когда Иоанн произнес свое заключительное слово громко и отчетливо, стул, баррикадировавший соседнюю дверь, задвигался, половинки двери как-то жалобно заскрипели и с шумом распахнулись. На пороге стеснилась многоголовая разноголосая толпа, жадно следившая за малейшим словом и движением отца Иоанна.

— Батюшка… скоро ли к нам? — вырвался из толпы женский вопль.

Иоанн встал, встряхнул головой и прошел в общую горницу. Начался молебен. Толпа так стеснилась вокруг священника, что совершенно его и видно не было. Когда молебен окончился и поверх голов молящихся показалась знакомая рука с кропилом и стала кропить вокруг святой водой, толпа задвигалась, плотнее сжимаясь кольцом вокруг батюшки. Тому пришлось отступить в противоположный угол комнаты.

— Ну, зачем так?.. Ну, пустите! — кротко протестовал отец Иоанн.

Но ничего не помогало, и давка только усиливалась: одна баба пихала ему какие-то письма «из губернии, от болящих сродственников»; другая — рублевую бумажку на помин души какого-то Кондратия, вероятно, покойного мужа; третья, по видимости торговка, для чего-то совала целый узел с яблоками… Но вот вперед выступила хозяйка, бесцеремонно расталкивая баб и ласкательно приговаривая: «Милые, так нельзя! Так даже совсем невозможно!.. Дайте батюшке передохнуть! Дайте дорогому хоть чашечку чаю выкушать!» — Она протиснулась к батюшке, осторожно взяла его под локоть и провела до чайного стола. Псаломщик тем временем отбирал у баб письма и деньги и расспрашивал у каждой, в чем дело.

Над головами богомольцев проплыл кипящий самовар — и чай налит. Но не тут-то было. Едва отец Иоанн поднес чашку к своим губам, толпа, охваченная новым порывом, шарахнулась в его сторону и чуть не опрокинула чайный стол. Отец Иоанн тотчас же поставил чашку обратно, мигнул псаломщику и стремительно направился к выходу. Разумеется, толпа бросилась за ним следом, через кухню и коридор на луговину двора, где у ворот дожидались отца Иоанна одноконные дрожки.

Боже мой, кого тут только не было! Весь просторный двор был заполнен людьми, начиная от барынь с плюшевыми ридикюлями и шляпками и кончая кучкой полуголых и испитых бродяг, совершенно свободно прохаживавшихся перед воротами. Эта кучка босяков оставляла глубокое впечатление. Невольно чувствовалось, что все эти отверженцы мира, едва осмеливающиеся показать на свет божий свои нищенские лохмотья и прячущиеся в другое время в отдаленных и темных закоулках, здесь, под рукой отца Иоанна, как бы сознавали себя равными братьями по Христу, и в их исподлобья сверкавших глазах улавливалась радостная искорка мимолетного торжества.

Нечего говорить, что добраться Иоанну до своего экипажа было не так-то легко. Наскоро благословляя народ, оделяя мелочью протиснувшихся к нему бродяг, отвечая бегло на сыпавшиеся на него со всех сторон просьбы и вопросы, очутился он, наконец, около дрожек. Молодой псаломщик, сопутствовавший ему, ловким движением подхватил батюшку и усадил в дрожки. В мгновение ока он очутился на дрожках сам и, крепко обхватив Иоанна ввиду волновавшейся вокруг толпы, крикнул кучеру: «Пошел!»