Иные песни - [7]

— Это я заметил, — ответил он, щедро посыпав суп приправами. — Боюсь только, что придется разочаровать его.

— Но ведь ты даже не знаешь, какое предложение он хочет тебе сделать.

— Но предложение такое я получу, так? — Ихмет вопросительно глянул на покрасневшего Иеронима.

Пан Бербелек ответил ему взглядом. Глаза перса были голубыми, словно чистая и ясная синь весеннего неба, посаженными в сетках глубоких морщин сильно загоревшей кожи — морщин от солнца и ветра, поскольку Зайдар не выглядел старше тридцати с небольшим лет. На самом деле, ему давно уже исполнилось шестьдесят, если не все семьдесят, только морфа удерживала Материю в крепком объятии. Тело, это всего лишь одежда для разума, как писали философы. Одежды его тела тоже обманывали: Ихмет одевался по хердонской моде, простой покрой, цвета белый, черный и серый, узкие ногавицы и такие же рукава, рубашка зашнурована под самую шею. Лишь черная борода была пристрижена на измаилитский манер.

— Ты подписал уже контракт с кем-то другим?

Перс отрицательно покачал головой, сглатывая горячий суп.

Иероним лишь вздохнул и склонился над своей тарелкой.

Долгое время они молчали, прислушиваясь к громкой беседе эстлоса Ньюте, капитана Прюнца и Трепт. Хайнемерле возбужденно рассказывала о чудесах южно-хердонских портов и дикарях с экваториальных островов, о животных наркотиках и экзотических морфозонах. В перерыве между блюдами рытеру принесли подтвержденный манифест «Филиппа», и Кристофф заново начал высчитывать ожидаемую прибыль.

— На севере тоже, в тех громаднейших пущах, — продолжала рассказывать тем временем Хайнемерле, — а они тянутся от Океаноса до Океаноса, во всяком случае, до Мегоросов, до шестого листа, и Анаксегирос еще не врос там настолько глубоко, чтобы выдавить диких кратистосов, на самом севере или, к примеру, в Хердон-Арагонии; когда мы ожидали товар, то разговаривала с поселенцами — мифы это или правда, трудно сказать — возможно, они уже растворяются в короне Анаксегироса, все эти города из живого камня, реки света, хрустальные рыбы, тысячелетние змеи, что мудрее людей, и цветы любви и ненависти; деревья, в которых рождаются даймоны леса — вот скажи, Ихмет, ведь ты же все видел своими глазами.

— Не умею я рассказывать.

— На корабле, когда впал в меланхолию, ты мог рассказывать очень долго…

— Потому что, то были чужие рассказы, — усмехнулся под носом Зайдар.

— Не поняла, — рассердилась Трепт. — Так что выходит? Враки были? Врать ты, выходит, умеешь?

— Дело не в том, — тихо отозвался пан Бербелек, отламывая хлеб. — Истории, повторяемые за кем-то, могут быть неправдивыми, и это нас освобождает от ответственности. Зато, говоря о собственных приключениях…

— Что? — перебила та его. — Что ты, собственно, хочешь сказать? Будто откровенным можно быть лишь во лжи? Такие зеноновки[1] хороши лишь для детей.

Пан Бербелек пожал плечами.

— Я люблю делиться рассказами, — буркнула Хайнемерле. — Какой смысл ездить по свету, если никому не рассказать о том, что видел?

Перед тем, как подали десерт, Ньюте подписал банковские письма с личными премиями, не зависимыми от гарантированных договором четырех процентов прибыли для капитана и двух для навигатора. Трепт начала многословно благодарить, Зайдар даже не глянул на свое письмо.

Иероним коснулся его плеча.

— Спокойная старость?

Ихмет сделал жест, защищающий перед Аль-Уззой.

— Уж лучше, нет. Хотя, да, эстлос, ты прав — уж начинаю считать теряющееся время. Недели в море… капли крови в клепсидре жизни; я чувствую каждую из них, они спадают словно камни, так что человек вздрагивает…

— Жалко?

Перс задумчиво глянул на Иеронима.

— Наверное, нет. Нет.

— И что теперь? — семья?

— Они давно уже обо мне забыли.

— Так что?

Зайдер указал взглядом на Трепт, все еще шутливо спорившую с Кристофом.

— Пожирать мир, как она. Еще немного, еще чуть-чуть.

Пан Бербелек наслаждался сладким сиропом.

— Мммм… Пока имеется аппетит, так?

Перс склонился к Иерониму.

— Ведь это заразно, эстлос.

— Мне кажется, что…

— Честное слово, можно заразиться. Возьми себе молодую любовницу. Пускай она родит тебе сына. Переберись в корону другого кратистоса. На южные земли. Побольше солнца, побольше ясного неба. В морфу молодости.

Пан Бербелек гортанно рассмеялся.

— Я над этим работаю. — Он набрал себе и соседу ореховой пасты. Зайдар поблагодарил жестом. — Что же касается ясного неба… Вилла под Картахеной. Валь дю Плюа, место красивое, очень гладкий керос. Было бы тебе интересно?

— У меня уже есть немного земли в Лангедоке. Да что я говорю? Я еще не собираюсь играть в кости в садике.

— Ммм, не работать, не отдыхать, — Иероним выдул щеку, — тогда что же ты собираешься делать?

Ихмет вытер ладони поданной доулосом салфеткой, открыл банковское письмо, глянул на сумму и просопел через нос:

— Заниматься счастьем на продажу.

Г РОДСТВО ПО ОТЦУ

Едва переступив порог дома и увидав заговорщически улыбающегося Перте, пан Бербелек утратил остатки надежд на спокойный вечер и возврат к сонной бездеятельности.

— Что там снова? — буркнул он, морща брови.

— Они наверху, я устроил их в комнаты для гостей. — Схватив брошенный ему плащ, Порте большим пальцем указал на верхний этаж.