Интимные места Фортуны - [91]

— Стыд берет посылать в атаку такого мальчишку, правда? — тихо и мягко проговорил он.

— Этот мальчишка был с нами при Сомме в июле и августе, сэр, — ответил Берн, хотя было очевидно, что он и сам считает это постыдным.

— Был там? — восхищенно воскликнул мистер Финч. — Крепкий парень! И все равно стыдно.

Он с силой треснул своим стеком по комку грязи.

— Ну и говно погода. Как тут наступать? — еле слышно, как бы говоря с самим собой, пробормотал он. — Но нам остается только хорошо делать свое дело.

Подошли несколько человек, и мистер Финч побрел своей дорогой. Донесся грохот орудий, и Берн подумал, что здесь не такой жестокий обстрел, как при Сомме. Появился сержант Тозер, зашел в пустую хибару, и Берн последовал за ним.

— И что вы думаете об этом, сержант? — спросил он.

— А что тут, сука, сделаешь? Сам-то как думаешь? В конце концов, что, блядь, стряслось-то? Ну, прорвемся мы и в этот раз, как не раз, блядь, прорывались. Нормально все будет. Не думаю, что в этом деле будет больше бардака, чем в предыдущих. Подай-ка мне вон тот черенок от лопаты, этот сучий сапожник пробил мне гвоздем подошву.

Он размотал обмотку, стянул башмак и, сев прямо на землю, принялся нащупывать проклятый гвоздь, причинявший неудобства. С раздражением, но терпеливо он отыскивал его и попытался загнуть или отломить острие железной пяткой на рукояти лопаты.

— Заебала эта хуйня! — раздраженно ворчал он себе под нос.

В конце концов ему удалось справиться с гвоздем, и, критически ощупав место, где торчало острие, он обулся.

— Ты ж не собираешься мозгоебством заниматься? — мягко спросил он.

— А кто тут мозг ебет? — обиженно ответил Берн. — За меня будьте спокойны, сержант. Я-то не подведу. Если я и получу пиздюлину, то хоть вся эта хуйня для меня закончится.

— Ну и хорошо, сынок! — сказал сержант. — Ты пойми меня правильно. За тебя я не беспокоюсь. Просто у самого мозги раком встали. Вот начнется дело, и все станет как надо. Все равно ведь сделаем.

Он поднялся на ноги, наклонился, поправил брючину над башмаком, повернулся с поднятой рукой и посмотрел, ровно ли сидят обшлага над каблуками. Расправив плечи, он слегка вздернул голову и выпятил подбородок, чтобы придать лицу агрессивное выражение, и шагнул за порог в дождливую муть.

— Готов поклясться, что наша артиллерия так взъебет этих фрицев, — начал он, обернувшись через плечо и не замечая входящего в помещение мистера Финча, — и если они пока еще не всосали, то сильно удивятся… О, пардон, сэр! Не заметил, что вы зашли.

— И что, сержант, мы победим? — улыбаясь, поинтересовался мистер Финч.

— Еще бы, сэр! — мрачно отозвался сержант. — Но не прямо сейчас.

— Да, сержант, насчет тех гранат… — начал мистер Финч, и Берн, козырнув, вышел и направился к помещениям связистов.

Вечером они много не шлялись. Зашли в кабачок, распили на всех бутылку винца, затем прошлись по городу из конца в конец. Городок был растянутый, хаотично застроенный, в нем оставалось много гражданских, из неплотно закрытых ставней пробивались полоски света. Желания выпить дрянного вина или пива в переполненном и шумном ресторанчике у них не возникло, так что они решили обойтись положенной им порцией рома. На обратном пути к казарме они зашли в контору Юношеской христианской ассоциации выпить какао. В зале Ассоциации было так же шумно, как и в кабаке, да к тому же тут дурачились и кривлялись. Один мужик распевал «Хочу домой»:

— Оо-ой, твою мать,

Не хочу я умирать.

Оо-ой, как же я хочу домой,

пританцовывая в темпе вальса. Трое солдат курили и разговаривали за соседним столиком, сквозь шум и галдеж были слышны обрывки фраз. Берн заказал какао, расплатился, и они немного поболтали с Вестоном, парнем из обслуживающего персонала, который когда-то бывал в западных графствах. Потом тот ушел, а они еще посидели, покурили. За соседним столиком один солдат рассказывал двум другим:

— И что там с этой девчонкой? — спрашивает его офицер. — Не знаю, сэр, — отвечает Сид. — Вошла она в один из тех домиков вместе с Джонсоном, а потом, я слышал, Джонсон пошел за доктором. Сказал, у нее припадок. — А, — говорит офицер, — похоже, очень плотненько так припала.

Все засмеялись. Берн взглянул на их глумливые лица и отвернулся. Ему захотелось поскорее убраться из этого шумного бардака, но, кинув взгляд в сторону двери, он увидел над ней полосу красной ткани, по которой белыми буквами было начертано: «ПОД МЫШЦАМИ ВЕЧНЫМИ»[140]. Протянувшиеся через всю стену над галдящей толпой простенькие, безыскусные буквы, составляющие надпись, тронули его за живое, и он в который раз ощутил глубокую убежденность в столь правильном устройстве высшего миропорядка, что в нем тонула всякая суета мирской жизни.

— Ну что, пошли? — спросил он, и все последовали за ним на улицу, в темень, туман и слякоть.

Выпив положенную порцию рома, они разулись, сняли мундиры и закутались в одеяла. Было холодновато, и сверху они укрылись шинелями. Берн успокоился и почти засыпал, но внезапно проснулся — сна ни в одном глазу — и, повернувшись, разглядел, что Мартлоу лежит, бездумно глядя в темноту.

— Ты чего, малыш? — прошептал он и тронул руку паренька.