Интимные места Фортуны - [70]

На входе в городок мистер Марсден ненадолго остановил своих людей и поговорил с военным полицейским. Затем они снова двинулись прямо по шоссе на Серр. Как только миновали Майи-Майе, дорога пошла под уклон, но очень плавно, так что казалось, что они идут по ровной местности. Вокруг была сплошная темнота, и только полотно дороги светлело впереди. Они еще немного прошли по дороге, а затем свернули и двинулись по неровной запущенной местности. Не доходя до перекрестка дорог, у сахарного завода, они остановились у большого полевого склада, известного как Юстон. Мистер Марсден пошел искать кого-нибудь из складских офицеров.

Им предстояло доставить на передовую большое количество боеприпасов. Когда мистер Марсден вернулся в сопровождении складского офицера, приступили к проверке ящиков, приготовленных к переноске. Это не заняло много времени, но даже за такой короткий временной интервал над головой просвистела пара крупнокалиберных снарядов и неподалеку, с характерным звуком попадания в сырую землю, прогремели разрывы. Скорее всего, пытались накрыть батарею. Немного дальше по дороге Берн разглядел две санитарные машины и в коротких вспышках фар скорее угадал, чем увидел, вход в землянку, в которой, вероятно, расположился недавно оборудованный перевязочный пункт. После проверки ящики распределили между бойцами, и, перейдя дорогу, они оказались у начала коммуникационной траншеи, известной под названием Южная Авеню. Берн, уже побывавший здесь накануне, заметил некоторые изменения — огромную воронку от взрыва снаряда. Кратер был размером с хороший пруд, только без воды, а стекающие в него ручейки говорили о том, что появился он совсем недавно.

Звуки разрывов крупнокалиберных снарядов и вид огромной воронки обострили чувство опасности, но страха пока что не было. Действительность стала восприниматься тоньше и острее, но при этом была несколько искаженной. Вдалеке взмывал в небо снаряд, вспышка разрыва вспарывала темноту, неровный свет колебался и угасал, и в эти короткие мгновения из тьмы выглядывали развороченные стволы и обломанные ветви деревьев, похожие на безумные руки, воздетые в проклятии к небесам, да так и окаменевшие в последнем крике. Коммуникационная траншея была глубокой, и теперь они могли видеть лишь полоску вполне мирного неба да резко очерченные верхушки деревьев на его фоне. Затем справа показались развалины фермы и остов разбитого строения. Берн находил какое-то не объяснимое очарование в этом меланхоличном пейзаже, невероятно мирном и тихом и в то же время необычайно напряженном. Свист пролетавших над головой снарядов, далекая трескотня пулемета лишь подчеркивали тишину, сжимавшую сердце ледяными пальцами. По-настоящему ее нарушало только внезапное «блядь…», когда человек спотыкался или оскальзывался на мокрых досках, брошенных на дно траншеи штурмовых трапов.

Такие напоминания о близости человека на мгновение прерывали грезы, но в остальном казалось, что ты путешествуешь по бесплодному лунному ландшафту или блуждаешь по бездушным пустыням в темных пределах ада. Пройдя коммуникационную траншею, они повернули направо по Саквилл-стрит[120]. Она была еще не закончена, глубиной пока лишь по грудь, и это давало внезапное ощущение пространства и неуверенности. Продолжив путь, они попали в сложную систему ходов сообщения. Тут сходились «Аллея Знамен», «Легенда», «Блайнай»[121] и ответвлялся дополнительный ход от «Аллеи Знамен». В «Легенде» расположилась рота поддержки, они прошли мимо часового у входа в землянку, затем им встретились еще два-три солдата, а потом снова был длинный безжизненный участок. Как раз перед траншеями переднего края им пришлось посторониться, чтобы пропустить идущих навстречу людей с носилками — санитары уносили раненого. Когда группа проходила мимо них, послышался сочувственный шепот: «Удачи, браток! Не волнуйся. Скоро будешь дома».

Раненый не реагировал, возможно, и не слышал их. Ироничный Берн, горько усмехаясь в глубине души, был уверен, что эти напутствия просто составляли определенный ритуал, соблюдение которого отводило от говорящих подобный удел. Пусть так, но уже одно это показывало, как сильно невидимые нити связывают их всех между собой. Они шли дальше. Изредка на ступеньках стрелковых ячеек им попадались люди, окаменевшие, точно статуи, и подающий с небес трепетный неверный свет играл на их фигурах и лицах. Кто-то растянулся прямо на ступеньке, привалившись к стенке ячейки в полузабытьи беспокойного сна, надвинув на глаза стальной шлем. Башмаки, обмотки и штаны солдат были сплошь вымазаны толстым слоем грязи, точно свежим цементным раствором. Люди с пустыми от усталости лицами провожали идущих безразличными взглядами. Медленно продвигаясь вперед, всего по нескольку ярдов зараз, они успевали обменяться отрывочными фразами:

— И как оно здесь? — шепотом интересовались носильщики.

— Он, сука, малость пострелял днем. А вообще-то — ништяк.

Сотни раз Берн слышал это в ответ на заданный вопрос. Застывшее безразличное лицо, тяжелый непо движный взгляд и ровный, монотонный шепот: «Вообще-то — ништяк».