Интерпретаторы - [2]

«Интерпретаторы» — роман интеллектуальный и лирический. В его диалогах встают вопросы, волновавшие нигерийскую и африканскую интеллигенцию.

Это прежде всего отношение к африканскому наследию, к африканскому доколониальному прошлому. В романе это более всего связано с Эгбо, юношей из царского рода, которого терзает выбор между равно бессмысленной для него ролью министерского чиновника или вождя в его родной деревне. Прошлое — традиционная Африка — не лишено для него искушений, но Шойинка вложил в уста Эгбо всю свою ненависть к прошлому — к воплощающим ее консервативным силам Африки, которые мертвой хваткой душат ее будущее.

Резкая оценка мертвого прошлого связана в романе со столь же резкой критикой негритюда. Она дана через фигуру Джо Голдера, белого американца с примесью негритянской крови. Голдер — педераст и вызывает предельное отвращение автора и его героев. Но Шойинка сближает сексуальную извращенность Голдера с идеей негритюда, воспринимаемой автором как идеологическая извращенность. Шойинка считает, что черная кожа для Голдера предмет такого же культа, как и для идеологов негритюда, которые, превознося «особую сущность негра», по сути поднимали консервативные патриархальные, феодальные традиции Африки. Во многом Шойинка прав, критикуя идеи негритюда. Однако его сближение сексуальных и идеологических понятий все же по меньшей мере странно.

Привлекательны в романе та естественная человечность, тот интернационализм, которые побуждают автора оценивать людей не по цвету кожи, но по их человеческому и социальному облику. Равно привлекательны молодая англичанка Моника и ее мудрая африканская свекровь. Равно мерзки черные и белые рвачи и взяточники.

В размышлениях художника Колы и в описании его монументального полотна «Пантеон» Шойинка воплотил свои излюбленные мысли об искусстве. Его картина — символический образ того, как из изначального хаоса рождается Земля, новый мир. Кола воплощает это рождение через образы мифологии народа йоруба, через фигуры пантеона богов, как сам Шойинка делал это в пьесах и поэме. Особую роль играет среди них божество Радуги, означающей в трактовке Шойинки Мост, Звено, соединяющее Землю с небом, настоящее с будущим. Поэтому Кола отказывается от мысли писать фигуру Радуги с красивого, но ничтожного Ноя, труса, «отступника». Отступник не может стать Мостом, ведущим к будущему. Тема отступничества еще раз возникает в связи с журналистом Саго. Обозленный невозможностью быть независимым журналистом в продажной газете с иронически звучащим названием «Индепендент вьюпойнт» («Независимая точка зрения»), он опускается и, отвечая на цинизм окружающего мира такой же грубостью, создает полушутя, полувсерьез свою «философию» Voidancy. Слово это, произведенное от английского Void (пустота) и от глагола to void (опорожняться), обыграно в романе так, что это одновременно и «философия опорожнения» и философия пустоты. Акт дефекации приравнен к нирване курильщиков опиума. Но грубые, иронические бравады Саго — скорее опустошенность и бессилие, чем форма бунта.

Роман Шойинки — проза не только интеллектуальная, но и лирическая, это проза поэта. Сатирические эпизоды сменяются отрывками лирическими, написанными в ином, более сложном стилистическом ключе: распространенная сейчас в зарубежной прозе композиция подчеркивает субъективное ощущение времени, когда всплывающие воспоминания разных лет, включаясь в реальное действие, нарушают хронологическую последовательность. Ритмизованная проза неуловимо переходит порой в стихотворные строки. Этот лиризм особенно часто возникает в книге в связи с утонченным и поэтическим Эгбо, в любовных эпизодах.

В этих лирических оттенках прозы находит выражение особая атмосфера нравственной чистоты, поэтических человеческих отношений дружбы и товарищества, нежности и тонкости в любви, царящая в узком кругу «интерпретаторов». Но им, людям на грани юности и зрелости, мало противопоставить обществу свою нравственную чистоту. Атмосфера неудовлетворенности и какого-то томительного ожидания сгущается к концу романа до мучительной тоски. Тоски по настоящему делу. Тоски по настоящему действию.

Е.Г.

ЧАСТЬ I

1

- Этот звук выворачивает желудок, — бормотал Саго, заткнув уши, чтобы не слышать скрежета железных столиков о бетон. Дехайнва вдруг подпрыгнула, и голова Саго, лежавшая у нее на коленях, чуть не ударилась о стул. Руки Банделе, как всегда, изумляли. Одним движением он обхватил стулья и столик и сдвинул их ближе к стене. Танцующие убегали от хамелеоновых языков ливня, а злобный ветер хлестал их. Через мгновение остался только оркестр.

Бульканье продолжалось довольно долго, прежде чем Эгбо понял его смысл. Он с отвращением взглянул на протекший навес и выплеснул пиво в дождь:

— Жалость мне не нужна. Скажите богу, чтобы он не лил слезы в мое пиво.

Саго тер шею.

— Как ты подпрыгнула! Так можно сломать шею горилле!

— Я спасала прическу.

— Моя шея и ее прическа! Отчего ты не носишь парик? Это модно.

— Мне не нравится.

— Глядя на твою прическу, люди решат, что ты лысая.

Отделенный от ливня метровой бамбуковой перегородкой — «уют и интимность, посетите отдельные кабинеты клуба Камбана», — Эгбо смотрел, как его оскверненное пиво исчезает во вспененной луже.