Интерпретаторы - [3]

Шрифт
Интервал

— Выбор сделан. Жаловаться не на что.

Банделе вопросительно взглянул на него.

— Я говорю сам с собой да с этой болтливой лужей.


Два весла рассекали тихую воду, безмолвная борозда тянулась за лодкой между застывшими слезами мангров; воздух был мертв: они плыли туда, где из речной глади торчала старая ржавая пушка. Вместе с гниющими лодками возле берега она создавала впечатление старой, выцветшей фотографии. Гребцы задержали лодку у пушечного ствола. Опустив руку в воду, Эгбо смотрел в солоноватую тишь, в темную глубь, скрывавшую илистое дно. Он ушел в себя, на лице его было спокойствие.

— Наверно, вы догадались. Отец и мать утонули здесь.

Лодка двинулась дальше.

— Ваши китайские мудрецы, конечно, объявят, что это ложь. Как можно сказать, что отец и мать утонули здесь, когда сегодня вода не та, что была год назад или даже вчера. Или миг назад. Но дед мой отнюдь не философ. Он утопил здесь пушку, чтобы отметить место. Поэтому я говорю, что отец и мать погибли именно тут.

Никто не взглянул на него, никто не знал, что сказать. Из удалявшейся пушки вылез любопытный краб, вытянул к солнцу клешни и соскользнул со ствола, пробуравив в воде неслышную норку. Речные бычки цвета воды сновали в некогда гордых гнилых боевых лодках. Бесконечные своды мангров тянулись над головой, и Кола нарушил молчание:

— Эти мангры меня угнетают.

— Меня тоже, — ответил Эгбо. — Вода меня будет преследовать всю жизнь; я не люблю того, что пахнет смертью. Помню, когда-то в Ошогбо я лежал часами в роще Ошун и слушал, как плещутся волны. В них было что-то мирное, успокоительное. Я лежал там и ждал, что отец и мать выйдут из воды и заговорят. Я верил, что они стали водяными и когда-нибудь выйдут ко мне. Но роща Ошун всегда была серой, и я каждый вечер ходил на берег и слушал, как плещутся волны. — Он рассмеялся. — За это меня пороли. Опекуны решили, будто я стал поклоняться Ошун. Но что мне Ошун? — Он водил рукою в воде, свивая белесые водоросли.

Конечно, это длилось недолго, но каждый день я ждал темноты. Мне нравилось все притихшее, таинственное. Во время каникул я приходил туда с книгой. Позднее я стал забредать подальше, к старому подвесному мосту, где вода свободно бежала по камешкам и белому песку. И там было солнце. Там была и своя глубина, по крайней мере, когда я касался рукою кипящих вод, в которых дробилось открытое небо. Все было не так, как в роще, где мрак меня поглощал. Возле моста он ускользал, и его нужно было коснуться рукой, изогнутой, словно птица.

Ему стало досадно от воспоминаний и вдруг захотелось высказать все до конца и как можно понятней.

— Я хочу объяснить, отчего мое прошлое надо мною не властно. Со смерти родителей сюда я не возвращался. Разумеется, тетка меня привозила, чтобы дед знал, что я еще жив. В последний раз мне было четырнадцать. О, если бы это был вправду последний раз!

Эгбо заметил, что Банделе нахмурился.

— Что с тобой?

Банделе лишь покачал головой.

— Ты со мной не согласен? Секони, что скажешь? Если у мертвых нет сил вечно присутствовать в нашей жизни, разве не лучше им оставаться мертвыми?

— Ппподобные рррассуждения ррразрушают сссобор бббытия, ттто есть ссамую жизнь.

— Но не значит же это, что мы должны всегда обращаться к мертвым? Отчего сами мертвые так боятся заговорить на свету?

— Иммменно пппоэтому мы и дддолжны пппринимать сссобор бббытия. Он нам не дддает ннникаких указаний. Мммост как сссобор бббытия не ввведет оттуда туда-то, мммост ссмотрит ннназад и вперед.

— На свете должно быть больше таких святых, как ты. Шейх, — сказал Эгбо. — Всем свойственно нарушать тишину; ты, по крайней мере, делаешь это с какой-то целью.

Безволие овладевало им, каждый голос казался эхом далекого муэдзина. Неожиданное селение в полуденном мареве вторглось в молчание и лишило их дара речи. Медленно — словно резким движением он встревожил бы спокойные чаши весов — Кола вытащил карандаш и коснулся рукою гребца. Лодка остановилась.

— Все как было, — тихо сказал Эгбо. — Бегство на миг от реального мира.

Сваи цвета земли и над ними серость и белизна гладких стен и сотня соломенных крыш, похожих на гнезда. Вытащенные на берег пестрые лодки под дощатым навесом были остатками дней, когда рыбы питались теми, кто оспаривал друг у друга право на рыболовство. Теперь они дожидались годичных гонок и игр, представлявших былые войны. Селение дремало в жестких тенях и струящихся испарениях, на миг ослепляло живой белизной и вновь погружалось в недвижность; вдруг из невидимой бухточки выплыла плоскодонка и направилась к бесполезному ряду лодок. Из нее вылез тучный полуодетый мужчина. Он лоснился, словно недавняя пища умасливала ему бока. Он вытащил лодку на берег, взвалил на плечо мешок и исчез в тени. Гребцы налегли на весла, но Эгбо остановил их. Незнакомец связал времена. Эгбо увидел карликов, восседавших у ног исполина. Угрожающий смех наводил ужас на жалкую группу ссутулившихся людей, милостиво допущенных на прием. Не заботясь о чести отца, тетка вытолкнула Эгбо вперед и крикнула в ухо вождю: «Вот твой внук!» Эгбо помнил внезапное преображение старого повелителя, смену грозного смеха восторженным и непостижимую силу, которая вознесла его над карликами и усадила себе на колени. Эгбо почувствовал грозную мужественность рук, ощупывавших его лицо и голову. Особенно голову. Пальцы ползли в волосах и впивались в череп, словно желая добраться до мыслей. Пальцы проверили мышцы и грудь, и раздался рев урагана, который был радостным смехом. Это была их последняя встреча. И затем, затем вид вождя, удаляющегося с приема. Он ступал достаточно твердо, даже перегонял двух карликов, своих постоянных спутников, и все же Эгбо знал, что они — поводыри, что руки вождя, касаясь их темени, узнают направление. Просеяв воспоминая, Эгбо стал перечитывать их...


Еще от автора Воле Шойинка
Избранные произведения писателей Тропической Африки

В очередной том Библиотеки избранных произведений писателей Азии и Африки включены романы А. К. Армы «Осколки» (Гана), Ф. Ойоно «Жизнь боя» (Камерун), повести Г. Окары «Голос», Сембена Усмана «Почтовый перевод» (Сенегал), пьеса В. Шойинки «Сильный род» (Нигерия), а также избранные рассказы писателей Кении (Нгуги Ва Тхионго, М. Мванги, Г. Огот), Берега Слоновой Кости (Б. Дадье), Нигерии (Ч. Ачебе, С. Эквенси), Конго (А. Лопез) и других стран.


Сильный род

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лес тысячи духов

Эта книга – настоящий подарок для любого читателя – от незатейливого любителя сказок до самого искушенного компаративиста. Поток приключений, глубоких мыслей – и приемы гротеска. Переплетение мифов и современности создает неповторимый фантастический и вместе с тем комический эффект. Дэниэл Олорунфеми Фагунва (1910 – 1963) писал на языке йоруба. Помещенная здесь сказочная повесть воссоздана на английском при участии и соавторстве крупнейшего писателя Африки Воле Шойинка.


Смерть и конюший короля

Воле Шойинка – нигерийский драматург, нобелевский лауреат 1986 годаСюжетной основой для этой пьесы послужило действительное происшествие, случившееся в 1946 году на юго-западе Нигерии, в древнем йорубском городке Ойо, когда скрестившиеся жизненные пути Олори Элесина, его сына и регионального инспектора из колониальной администрации привели к трагическому исходу. Автор изменил некоторые подробности, последовательность событий и, разумеется, характеры персонажей, а действие пьесы перенес на два или три года в прошлое – в начало сороковых годов, когда были еще очень сильны стародавние обычаи и обряды.


Рекомендуем почитать
Полёт фантазии, фантазии в полёте

Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».


О горах да около

Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.


Он увидел

Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.


«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.