Интерпретаторы - [3]

Шрифт
Интервал

— Выбор сделан. Жаловаться не на что.

Банделе вопросительно взглянул на него.

— Я говорю сам с собой да с этой болтливой лужей.


Два весла рассекали тихую воду, безмолвная борозда тянулась за лодкой между застывшими слезами мангров; воздух был мертв: они плыли туда, где из речной глади торчала старая ржавая пушка. Вместе с гниющими лодками возле берега она создавала впечатление старой, выцветшей фотографии. Гребцы задержали лодку у пушечного ствола. Опустив руку в воду, Эгбо смотрел в солоноватую тишь, в темную глубь, скрывавшую илистое дно. Он ушел в себя, на лице его было спокойствие.

— Наверно, вы догадались. Отец и мать утонули здесь.

Лодка двинулась дальше.

— Ваши китайские мудрецы, конечно, объявят, что это ложь. Как можно сказать, что отец и мать утонули здесь, когда сегодня вода не та, что была год назад или даже вчера. Или миг назад. Но дед мой отнюдь не философ. Он утопил здесь пушку, чтобы отметить место. Поэтому я говорю, что отец и мать погибли именно тут.

Никто не взглянул на него, никто не знал, что сказать. Из удалявшейся пушки вылез любопытный краб, вытянул к солнцу клешни и соскользнул со ствола, пробуравив в воде неслышную норку. Речные бычки цвета воды сновали в некогда гордых гнилых боевых лодках. Бесконечные своды мангров тянулись над головой, и Кола нарушил молчание:

— Эти мангры меня угнетают.

— Меня тоже, — ответил Эгбо. — Вода меня будет преследовать всю жизнь; я не люблю того, что пахнет смертью. Помню, когда-то в Ошогбо я лежал часами в роще Ошун и слушал, как плещутся волны. В них было что-то мирное, успокоительное. Я лежал там и ждал, что отец и мать выйдут из воды и заговорят. Я верил, что они стали водяными и когда-нибудь выйдут ко мне. Но роща Ошун всегда была серой, и я каждый вечер ходил на берег и слушал, как плещутся волны. — Он рассмеялся. — За это меня пороли. Опекуны решили, будто я стал поклоняться Ошун. Но что мне Ошун? — Он водил рукою в воде, свивая белесые водоросли.

Конечно, это длилось недолго, но каждый день я ждал темноты. Мне нравилось все притихшее, таинственное. Во время каникул я приходил туда с книгой. Позднее я стал забредать подальше, к старому подвесному мосту, где вода свободно бежала по камешкам и белому песку. И там было солнце. Там была и своя глубина, по крайней мере, когда я касался рукою кипящих вод, в которых дробилось открытое небо. Все было не так, как в роще, где мрак меня поглощал. Возле моста он ускользал, и его нужно было коснуться рукой, изогнутой, словно птица.

Ему стало досадно от воспоминаний и вдруг захотелось высказать все до конца и как можно понятней.

— Я хочу объяснить, отчего мое прошлое надо мною не властно. Со смерти родителей сюда я не возвращался. Разумеется, тетка меня привозила, чтобы дед знал, что я еще жив. В последний раз мне было четырнадцать. О, если бы это был вправду последний раз!

Эгбо заметил, что Банделе нахмурился.

— Что с тобой?

Банделе лишь покачал головой.

— Ты со мной не согласен? Секони, что скажешь? Если у мертвых нет сил вечно присутствовать в нашей жизни, разве не лучше им оставаться мертвыми?

— Ппподобные рррассуждения ррразрушают сссобор бббытия, ттто есть ссамую жизнь.

— Но не значит же это, что мы должны всегда обращаться к мертвым? Отчего сами мертвые так боятся заговорить на свету?

— Иммменно пппоэтому мы и дддолжны пппринимать сссобор бббытия. Он нам не дддает ннникаких указаний. Мммост как сссобор бббытия не ввведет оттуда туда-то, мммост ссмотрит ннназад и вперед.

— На свете должно быть больше таких святых, как ты. Шейх, — сказал Эгбо. — Всем свойственно нарушать тишину; ты, по крайней мере, делаешь это с какой-то целью.

Безволие овладевало им, каждый голос казался эхом далекого муэдзина. Неожиданное селение в полуденном мареве вторглось в молчание и лишило их дара речи. Медленно — словно резким движением он встревожил бы спокойные чаши весов — Кола вытащил карандаш и коснулся рукою гребца. Лодка остановилась.

— Все как было, — тихо сказал Эгбо. — Бегство на миг от реального мира.

Сваи цвета земли и над ними серость и белизна гладких стен и сотня соломенных крыш, похожих на гнезда. Вытащенные на берег пестрые лодки под дощатым навесом были остатками дней, когда рыбы питались теми, кто оспаривал друг у друга право на рыболовство. Теперь они дожидались годичных гонок и игр, представлявших былые войны. Селение дремало в жестких тенях и струящихся испарениях, на миг ослепляло живой белизной и вновь погружалось в недвижность; вдруг из невидимой бухточки выплыла плоскодонка и направилась к бесполезному ряду лодок. Из нее вылез тучный полуодетый мужчина. Он лоснился, словно недавняя пища умасливала ему бока. Он вытащил лодку на берег, взвалил на плечо мешок и исчез в тени. Гребцы налегли на весла, но Эгбо остановил их. Незнакомец связал времена. Эгбо увидел карликов, восседавших у ног исполина. Угрожающий смех наводил ужас на жалкую группу ссутулившихся людей, милостиво допущенных на прием. Не заботясь о чести отца, тетка вытолкнула Эгбо вперед и крикнула в ухо вождю: «Вот твой внук!» Эгбо помнил внезапное преображение старого повелителя, смену грозного смеха восторженным и непостижимую силу, которая вознесла его над карликами и усадила себе на колени. Эгбо почувствовал грозную мужественность рук, ощупывавших его лицо и голову. Особенно голову. Пальцы ползли в волосах и впивались в череп, словно желая добраться до мыслей. Пальцы проверили мышцы и грудь, и раздался рев урагана, который был радостным смехом. Это была их последняя встреча. И затем, затем вид вождя, удаляющегося с приема. Он ступал достаточно твердо, даже перегонял двух карликов, своих постоянных спутников, и все же Эгбо знал, что они — поводыри, что руки вождя, касаясь их темени, узнают направление. Просеяв воспоминая, Эгбо стал перечитывать их...


Еще от автора Воле Шойинка
Избранные произведения писателей Тропической Африки

В очередной том Библиотеки избранных произведений писателей Азии и Африки включены романы А. К. Армы «Осколки» (Гана), Ф. Ойоно «Жизнь боя» (Камерун), повести Г. Окары «Голос», Сембена Усмана «Почтовый перевод» (Сенегал), пьеса В. Шойинки «Сильный род» (Нигерия), а также избранные рассказы писателей Кении (Нгуги Ва Тхионго, М. Мванги, Г. Огот), Берега Слоновой Кости (Б. Дадье), Нигерии (Ч. Ачебе, С. Эквенси), Конго (А. Лопез) и других стран.


Сильный род

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лес тысячи духов

Эта книга – настоящий подарок для любого читателя – от незатейливого любителя сказок до самого искушенного компаративиста. Поток приключений, глубоких мыслей – и приемы гротеска. Переплетение мифов и современности создает неповторимый фантастический и вместе с тем комический эффект. Дэниэл Олорунфеми Фагунва (1910 – 1963) писал на языке йоруба. Помещенная здесь сказочная повесть воссоздана на английском при участии и соавторстве крупнейшего писателя Африки Воле Шойинка.


Смерть и конюший короля

Воле Шойинка – нигерийский драматург, нобелевский лауреат 1986 годаСюжетной основой для этой пьесы послужило действительное происшествие, случившееся в 1946 году на юго-западе Нигерии, в древнем йорубском городке Ойо, когда скрестившиеся жизненные пути Олори Элесина, его сына и регионального инспектора из колониальной администрации привели к трагическому исходу. Автор изменил некоторые подробности, последовательность событий и, разумеется, характеры персонажей, а действие пьесы перенес на два или три года в прошлое – в начало сороковых годов, когда были еще очень сильны стародавние обычаи и обряды.


Рекомендуем почитать
Жизнь на грани

Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.


Улица Сервантеса

«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.


Сетевой

Ольга Леднева, фрилансер с неудавшейся семейной жизнью, покупает квартиру и мечтает спокойно погрузиться в любимую работу. Однако через некоторое время выясняется, что в ее новом жилище уже давно хозяйничает домовой. Научившись пользоваться интернетом, это загадочное и беспринципное существо втягивает героиню в разные неприятности, порой весьма опасные для жизни не только самой Ольги, но и тех, кто ей дорог. Водоворот событий стремительно вырывает героиню из ее привычного мирка и заставляет взглянуть на реальный мир, оторвавшись, наконец, от монитора…


Тайна доктора Фрейда

Вена, март 1938 года.Доктору Фрейду надо бежать из Австрии, в которой хозяйничают нацисты. Эрнест Джонс, его комментатор и биограф, договорился с британским министром внутренних дел, чтобы семья учителя, а также некоторые ученики и их близкие смогли эмигрировать в Англию и работать там.Но почему Фрейд не спешит уехать из Вены? Какая тайна содержится в письмах, без которых он категорически отказывается покинуть город? И какую роль в этой истории предстоит сыграть Мари Бонапарт – внучатой племяннице Наполеона, преданной ученице доктора Фрейда?


Прадедушка

Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.


Татуированные души

Таиланд. Бангкок. Год 1984-й, год 1986-й, год 2006-й.Он знает о себе только одно: его лицо обезображено. Он обречен носить на себе эту татуировку — проклятие до конца своих дней. Поэтому он бежит от людей, а его лицо всегда закрыто деревянной маской. Он не знает, кто он и откуда. Он не помнит о себе ничего…Но однажды приходит голос из прошлого. Этот голос толкает его на дорогу мести. Чтобы навсегда освободить свою изуродованную душу, он должен найти своего врага — человека с татуированным тигром на спине. Он должен освободиться от груза прошлого и снова стать хозяином своей судьбы.