Интерперсональная теория в психиатрии - [92]

В определенных обстоятельствах, которые я не буду описывать подробно, ситуация может сложиться так, что в следующий раз в тот же самый момент он снова скажет «ха», в результате чего у материнской фигуры сложится впечатление, что, по всей вероятности, это «ха» относится к пище. Очень скоро после этого «ха» - кстати, очень неплохое слово - будет действительно означать еду. Это вовсе не означает, что о произошедшем обязательно нужно рассказать тете Мэри, которая изредка приходит в гости, но, скорее всего, мать так и сделает. Дело в том, что, в некотором смысле, это действительно нормальная речь - она формируется очень быстро, но ее коммуникативные возможности очень ограничены. Несколько позже мы дадим ей название аутичной", я бы не рискнул описывать ее как собственную речь ребенка, поскольку по характеру развития ее никак нельзя назвать собственной. Определенные комбинации звуков под влиянием матери начинают обозначать те или иные явления. Нет необходимости говорить, что даже если бы медсестры и другие медицинские работники суетились вокруг ребенка, то коммуникативных возможностей детского языка не хватило бы и для того, чтобы подозвать к себе кого-нибудь из них. Так или иначе, ограниченность коммуникативных функций этого языка обусловливается тем, что он состоит из одних существительных; если ребенок вдруг начитает выговаривать глаголы, процесс научения принимает более обдуманный характер, что выражается в попытках матери объяснить ребенку их значение.

Я сейчас рассказывал о том, как ребенок формирует слова, устанавливая взаимосвязи между произносимым интонационным паттерном и отдельным явлением или объектом, и о том, как ребенок научается произносить предлагаемые матерью слова. В результате его так называемый словарный запас состоит из двух классов слов аутичного характера, причем слова, детское значение которых совпадает с тем, которое вкладывают в них процессе общения взрослые люди встречаются редко. Более того, очень многие матери удовлетворяют какую-то недоступную моему пониманию потребность, заставляя младенцев еще до формирования аутичной речи достаточно долго внимать исковерканному языку того общества, в котором они живут, а попросту «сюсюканью». Отчасти «сюсюканье» способствует освоению ребенком одобрительных и запрещающих паттернов мелодики, играющих немаловажную роль в развитии речи.

Отчасти его воспитательная ценность основывается на предположении о доступности такого языка для ребенка. Однако боюсь, что взаимосвязь между тем, как много мать сюсюкает со своим ребенком, и его способностью выучивать слова редко бывает значимой.

Язык как синтаксическое переживание

С того момента, когда «схватывание» младенцем тех или иных переживаний и действий и структурирование их в форме существительных и глаголов приходят в соответствие со словарным значением этих слов, мы можем говорить о языке ребенка как о синтаксическом переживании.

По сути, первые переживания синтаксического типа относятся к двум основным формам коммуникативного поведения - это жесты и речь. А поскольку синтаксис, как мы увидим несколько позже, тесно связан с таким феноменом, как иллюзия воли, я должен подчеркнуть, что наилучшим образом синтаксические символы иллюстрируются при помощи согласованных с ними слов. Такая согласованность достигается, когда младенец или ребенок выучивает слово, соответствующее какой-то ситуации, имеющее одинаковое значение и для самого ребенка, и для его матери. Бесчисленное множество недоразумений возникает в процессе общения из-за того, что произносимые человеком слова не несут значения, а вынуждают собеседника самостоятельно его «создавать». И в случае если у слушателя формируется совершенно иное значение, чем ожидает говорящий, коммуникация терпит крах.

Как я уже указывал, первые примеры синтаксических переживаний возникают в период между, скажем, двенадцатым и восемнадцатым месяцем внеутробной жизни, когда вербальные знаки - слова и символы - структурируются, приобретая поистине коммуникативный характер. Конечно, многое из того, что происходит в этот период, не связано с синтаксическими переживаниями: внекоммуникационное поведение матери - внекоммуникационное удовлетворение младенцем зональных потребностей; и даже овладение поведением, направленным на избежание запрещающих жестов, что можно считать первичным проявлением системы самости младенца.

Грезы: невербальные референтные процессы

В период формирования у ребенка аутичной речи (этот процесс я попытался проиллюстрировать на примере слова «ха», обозначавшего пищу) мы получаем возможность наблюдать проявления процесса, в целом идентичного тому, что мы позже назовем грезой. На данной стадии грезы отражают определенную взаимосвязь скрытого и явного, посредством которой в присутствии других или в одиночестве ребенок тренирует свой язык - сначала вслух, т. е. открыто. Постепенно язык становится все более и более скрытым, но это вовсе не означает, что младенец становится молчаливее. Тем не менее, у него начинает прослеживаться тенденция к отсроченному поведению, распространяющаяся и на процесс вокализации, что дает нам основание предполагать переход от произнесения слов вслух к внутренней речи. Однако я надеюсь, что вы достаточно критично относитесь к теориям бихевиористской школы и не интерпретируете мое замечание с позиций психологии Уотсона, решив, что я имею в виду постепенный переход от явного к имплицитному гортанному поведению. На самом деле я считаю, что феномен речи значительно более тесно связан с областью уха, чем с гортанью, и, говоря об интериоризации или, если хотите, переходе явных процессов на скрытый уровень, я предпочитаю не затрагивать таких вопросов, как напряжение мышц и т. д. Разумеется, все мы прекрасно знаем, что обращение в противоположное - явление нередкое и что процесс, долгое время протекавший в скрытой форме, в определенный момент может выйти на внешний уровень.