Интерперсональная теория в психиатрии - [66]

Такое объединение в один знак переживаний двух (по их мнению) разных людей ни в коем случае нельзя рассматривать как случайное совпадение или просто «смешивание». Полагать, что младенец просто «смешивает» в одной рудиментарной персонификации элементы переживаний, связанных с двумя разными людьми, матерью и лицом ее заменяющим, значит заранее исключать для себя возможность познать процесс развития личности. Напротив, младенец дифференцирует переживания, возникающие при взаимодействии с одной (с нашей точки зрения) из идентичных фигур, формируя рудиментарные персонификации, а именно персонификации хорошей и плохой матери.

Кто-то из вас, вероятно, недоумевает, откуда я все это знаю, из какого таинственного источника я черпаю информацию о том, что переживает младенец, скажем, не достигший возраста шести месяцев. Я уповаю лишь на то, что вы были терпеливы в своем ожидании и крепки в своей вере, что рано или поздно я поделюсь с вами секретом, - это я сейчас и попытаюсь сделать.

Предполагаемая корректность данного заключения: о том, что младенец дифференцирует переживание «настоящей» матери как две персонификации - хорошей и плохой матери, подтверждается целым рядом

сопровождающих процесс развития событий, относящихся к последующим стадиям развития. Иными словами, на основании данных, характеризующих более поздние этапы младенчества, - значение которых вполне понятно, - я делаю выводы о том, что можно наблюдать на ранних стадиях младенчества и что, по-видимому, тесно связано с информацией о последующих стадиях, несмотря на то что актуальные для этого периода процессы и явления не поддаются непосредственному наблюдению, и этим обусловлены определенные сложности получения сведений о них. Такой подход к научному знанию может показаться весьма рискованным, если не сказать порочным, но исследование любой новой области было бы практически невозможно, не имей мы возможности, опираясь на достоверно существующие данные и предположения, переносить полученные выводы на еще не изученные участки этой новой области. И поэтому, выдвигая данную доктрину персонификаций, формирующихся на ранних стадиях младенчества, я вынужден основываться на знании о событиях более позднего периода, и, возвращаясь назад, делать ретроспективный вывод о том, что, согласно моим представлениям, должно было происходить на этом этапе.

Дифференцирование и структурирование младенцем того, что первоначально являлось прототаксическим переживанием, в более сложные элементы переживания, которые я именую знаками, является результатом совокупного действия двух факторов. Одним из этих факторов является возможность структурировать переживание таким образом. Так или иначе, вы всегда должны принимать это во внимание; обоснование возможности существования какого-либо явления обязательно должно предварять какие бы то ни было заключения в отношении его природы.

Тот факт, что не достигший шестимесячного возраста младенец может формировать знаки, по моему глубокому убеждению, легко подтвердить, внимательно понаблюдав за поведением практически любого полугодовалого младенца. Это дает мне право утверждать, что возможность именно такой структурной организации переживания вполне доказуема. Могу также отметить, что этот феномен встречается не только у человека, но и, насколько мне известно, у жеребят и щенков. Помимо исключительного по значимости фактора возможности важную роль играет также фактор функциональной полезности данных знаков для интеграции ситуаций, обеспечивающих удовлетворение потребностей, а также минимизацию тревоги или уход от нее, что приобретает большое значение на первых этапах внеутробной жизни. Именно это я имею в виду, когда упоминаю о «полезном» или «бесполезном», хотя использование подобной терминологии легко может привести к серьезным заблуждениям. Но вам следует помнить, что, говоря о «полезности» знака и об отсутствии на ранней стадии младенчества «бесполезных» знаков, я имею в виду функциональную полезность, т. е. возможность интенсификации функциональной активности, играющей жизненно важную роль в процессе удовлетворения потребностей или ухода от тревоги. В данном контексте мы с вами ограничимся лишь таким пониманием достаточно сомнительных терминов «полезный» и «бесполезный», и мне хотелось бы верить, что в наши рассуждения не закрадется ни одно из их многочисленных, но совершенно ненужных нам значений. Важно подчеркнуть, что выход младенца за пределы прототаксиса путем дифференциации и структурирования первичных переживаний является полезным привнесением в интегративные тенденции и, как я уже говорил ранее, это полезное привнесение находит отражение в процессах вспоминания и предвосхищения.

Я повторяю: нет никаких оснований утверждать, что в структуре переживаний младенца формируются бесполезные знаки. А следовательно, мы не можем говорить о дифференциации настоящей заботливой матери и ее заботливой помощницы в ситуациях, когда младенец удовлетворяет свои потребности, так как по многим причинам на протяжении первых месяцев жизни такая дифференциация никоим образом не внесла бы никаких изменений в процесс удовлетворения потребностей. Точно так же в первые месяцы жизни дифференциация тревожной матери и ее тревожной и недоброжелательной помощницы никак не помогла бы младенцу избежать тревоги или минимизировать ее (на этом этапе предпочтение отдается избежанию). Суть происходящего с младенцем совершенно не меняется от того, взаимодействует он с матерью или с ее помощницей; единственная «цель», имеющая на этот момент значение, избежать тревоги, а поскольку тревога уже возникла, для младенца абсолютно не важно, кем является фигура, благодаря которой она появилась, или кем она себя считает.^