Интернат - [45]

– А Андрей как же?! – не отставал Серафим. – Пусть страдает, что ли?!

Одутловатое лицо Аллы Викторовны окаменело. Пухлые губы дрогнули.

– Я считаю нецелесообразным обращение в «скорую помощь». Гузель Маратовна, я думаю, прекрасно со всем справится. Иди, Кедраш.

– Я не Кедраш, Алла Викторовна, а Серафим Кедринский, – вежливо поправил мальчик. – Но это пусть. Я из-за Андрея пришёл и не уйду, пока вы ему «скорую» не вызовете.

Несколько долгих мгновений Крисевич молчала, приходя в себя от наглости воспитанника. Кожа её от возмущения пошла пятнами.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – прошипела она и сорвалась на крик: – Может, ты в моё кресло сядешь, директором заделаешься?! Давай, давай, иди сюда, садись, паразит, бумаги подписывай, приказы отдавай! Рассчитывай, чем кормить, во что одевать, как учить!

Она долго бушевала, а Серафим стоял, не шевелясь, сдвинув брови, и ждал конца яростного припадка. В первую же паузу Серафим попросил:

– Вызовите «скорую».

Крисевич скрипнула зубами, выбралась из-за стола и, схватив упрямца за плечи, развернула его, чтобы выпроводить вон. Не успела. Дверь приоткрылась. В кабинет заглянул Ренат. На постном лице неприятно блестели узкие чёрные глаза.

– Ольга Викторовна, ЧП у нас: Дубичев… помер.

У Серафима подкосились ноги. Он вдруг вспомнил, что отец Андрея работает в компьютерной фирме и нехило зарабатывает. Началось, что ли?

– Этого – в карцер, – распорядилась Крисевич. – А вас, Ренат Абдуллович, прошу затем вернуться и доложить всё подробно. А я сейчас «скорую» вызову и милицию.

– И родителей! – крикнул Серафим.

Алла Викторовна поморщилась.

– Да-да, и папу, – угодливо поддержал Ренат, – Никиту Олеговича. А в ритуальную контору я сам звякну. Есть у меня там человечек, по высшему разряду обставит… были б деньги. Кедраш, в карцер марш.

– Я не…

– Одно слово – и ты у меня голым перед девчонками пятьдесят раз приседать будешь, – злобно пригрозил Ренат.

Уходя, Серафим бросил директрисе:

– А если б вы не орали, а «скорую» вызвали, Андрюшка бы не умер.

– Поговори ещё! Сопляк! – прикрикнула Крисевич.

Когда через два часа Серафим вернулся из карцера в спальню, Андрея уже увезли, с кровати убрали бельё, из тумбочки – вещи. Был человек – а будто и не было.

Никто не разговаривал, но все то и дело поглядывали на нежилую кровать, будто надеясь, что им померещилось, и Андрейка Дубичев – единственный сын у занятого отца (из-за чего он и попал в интернат) – жив.

Серафим прошептал молитву об упокоении Андрейки и открыто перекрестился, не обращая ни на кого внимания. Гарюха скептически усмехнулся:

– Думаешь, поможет?

Серафим утвердительно кивнул, не оборачиваясь.

– Его предок о нём не заплачет, – знающим тоном сказал один из мальчиков – Колька Евлаш.

– Почему это? – спросил Щучик.

– Потому это. Он Андрюшку толком не видел, всё на работе пропадал. Что есть он, что нет – ему по барабану, ведь он его и не знает вовсе. А щас воще ему лафа: не надо за интернат платить и за сыночка дрожать: всё он теперь, гикнулся – перекинулся, и никто его не знает, никто его не вспомнит.

– Вспомнит! – подл голос Серафим. – Я вспомню.

Денис замешкался, но присоединился едва слышно:

– И я… это… вспомню.

– А зачем помнить? – жёстко спросил Гарюха.

– А чтоб и ты забытым не остался, – отрезал Серафим и лёг на свою кровать.

А Денис сидел за столом, ничего не видя в учебнике по истории, и мысли его лихорадочно бились в голове.

«Началось, значит! Ну, теперь держись! Теперь только уворачивайся. Попросить, что ли, Кедраша, чтоб он и обо мне помолился?».

Денис покосился через плечо на Серафима. Попросить? Интересно, что он там делает? Заснул, что ли? Но, услышав, как Серафим шмыгает, понял: ревёт. Уткнулся в край подушки, чтоб никто не видел, и ревёт. А как тут спрячешься? Любой чих  на слуху, любое моргание на виду.

– Интересно, кто следующий на очереди? – вдруг подал голос Певунец. – Капец нам, пацаны. Точно баю. Не отвертеться.

– Помалкивай, ты! – прикрикнул властно Гарюха, но больше ничего не сказал, уткнулся в тетрадь.

А Enterу до чесотки в руках, до жжения в глазах захотелось сесть за комп и вернуться в виртуальный мир игры, где он чувствовал себя так привычно, уютно, так уверенно…

Эх, клавиши бы сейчас нажать! Азарт фальшивой смерти перешибёт хребет ужасу настоящей! Уж Enter в этом глубоко уверен! Подленькое подтверждение тут же влезло ему в душу и окончательно отравило всё его существование: смог же он за игрой забыть о маме. Значит, и о смерти забудет. Плёвое дело!

Серафим встал с кровати и направился к двери.

– Эй, ты куда? – окликнул Гарюха.

– В сортир, –  спокойно ответил тот, – видишь, в соплях весь. Пойду умоюсь.

Денис нерешительно пожевал губу. Закрыл учебник, из которого всё равно ничего не запомнил, и поплёлся за Серафимом к выходу. На вопросительный взгляд Гарюхи он пробормотал:

– Мне тоже в сортир… отлить.

Гарюха склонился над тетрадью, ничего не сказав. Денис выскользнул в коридор.

Он догнал Серафима уже в туалете. Честно сказать, он и не пытался непременно его догнать: готовился к разговору.

Серафим лил над раковиной воду, сморкался, умывался, держал под струёй воды кисти рук. Денис встал рядом, открыл кран соседней раковины, подставил ладони. Помолчали. Наконец, Денис сказал: