Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - [35]

У старого Джолиона забилось сердце, и на мгновение комнату застлал туман; потом туман рассеялся, и он спросил, подмигнув:
"Who's been dressing her up?"	- Кто же это одел её?
"Mam'zelle."	- Mam'zelle!
"Hollee!	- Hoilee!
Don't be foolish!"	Не говори глупостей!
That prim little Frenchwoman!	Ах, уж эта француженка!
She hadn't yet got over the music lessons being taken away from her.	Никак не может пережить, что у неё отняли уроки музыки.
That wouldn't help.	Ничего не поделаешь!
His little sweet was the only friend they had.	Его детка - их единственный друг.
Well, they were her lessons.	А это её уроки.
And he shouldn't budge shouldn't budge for anything.	И он не уступит, ни за что не уступит!
He stroked the warm wool on Balthasar's head, and heard Holly say:	Он погладил тёплую шерсть на голове Балтазара и услышал голос Холли:
"When mother's home, there won't be any changes, will there?	- Когда мама вернётся, все останется, как сейчас, правда?
She doesn't like strangers, you know."	Она ведь не любит чужих.
The child's words seemed to bring the chilly atmosphere of opposition about old Jolyon, and disclose all the menace to his new-found freedom.	Слова девочки будто окружили старого Джолиона ледяной атмосферой протеста, показали ему, что грозит его вновь обретённой свободе.
Ah!	А!
He would have to resign himself to being an old man at the mercy of care and love, or fight to keep this new and prized companionship; and to fight tired him to death.	Придётся признать себя стариком, сдаться на милость забот и любви. Или бороться за свою новую и незаменимую дружбу, а от борьбы он уставал смертельно.
But his thin, worn face hardened into resolution till it appeared all Jaw.	Но его худое, измождённое лицо так затвердело в решимости, что казалось сплошным подбородком.

This was his house, and his affair; he should not budge!	Это его дом; и его дело; он не уступит!
He looked at his watch, old and thin like himself; he had owned it fifty years.	Он взглянул на часы, старые, тонкие, как и он сам; они жили у него пятьдесят лет.
Past four already!	Уже пятый час.
And kissing the top of Holly's head in passing, he went down to the hall.	И, мимоходом поцеловав Холли в макушку, он спустился в холл.
He wanted to get hold of her before she went up to give her lesson.	Он хотел захватить Ирэн раньше, чем она пройдёт наверх давать урок.
At the first sound of wheels he stepped out into the porch, and saw at once that the victoria was empty.	Едва заслышав шум колёс, он вышел на крыльцо и сейчас же увидел, что коляска пуста.
"The train's in, sir; but the lady 'asn't come."	- Поезд пришёл, сэр, но дама не приехала.
Old Jolyon gave him a sharp upward look, his eyes seemed to push away that fat chap's curiosity, and defy him to see the bitter disappointment he was feeling.	Старый Джолион строго взглянул на него снизу вверх, глаза его словно отталкивали от себя любопытство толстяка, запрещали ему уловить горькое разочарование, которое он испытывал.
"Very well," he said, and turned back into the house.	- Хорошо, - сказал он и повернул обратно в дом.
He went to his study and sat down, quivering like a leaf.	Он прошёл в кабинет и сел, дрожа как осиновый лист.
What did this mean?	Что это значит?
She might have lost her train, but he knew well enough she hadn't.	Может быть, опоздала на поезд, но он слишком хорошо знал, что это не так.
' Good-bye, dear Uncle Jolyon.'	"Прощайте, дорогой дядя Джолион!"
Why 'Good-bye' and not 'Good-night'?	Почему "прощайте", а не "до свидания"?
And that hand of hers lingering in the air.	И её рука, застывшая в воздухе.
And her kiss.	И её поцелуй.
What did it mean?	Что это значит?
Vehement alarm and irritation took possession of him.	Им овладела неистовая тревога и раздражение.
He got up and began to pace the Turkey carpet, between window and wall.	Он встал и зашагал взад и вперёд по турецкому ковру между окном и стеной.
She was going to give him up!	Она его бросила!
He felt it for certain - and he defenceless.	Он был уверен в этом и безоружен.
An old man wanting to look on beauty!	Старик, а хочет любоваться красотой!
It was ridiculous!	Не смешно ли!
Age closed his mouth, paralysed his power to fight.	Старость сковала его уста, отняла способность бороться.
He had no right to what was warm and living, no right to anything but memories and sorrow.	Нет у него права на все живое и тёплое, ни на что нет права, кроме воспоминаний и горя.
He could not plead with her; even an old man has his dignity.	Упрашивать её он не мог: гордость есть и у стариков.

Defenceless!	Безоружен!
For an hour, lost to bodily fatigue, he paced up and down, past the bowl of carnations he had plucked, which mocked him with its scent.	Целый час, не чувствуя физической усталости, он ходил взад и вперёд, мимо вазы с гвоздикой, которую нарвал для неё и которая дразнила его своим запахом.
Of all things hard to bear, the prostration of will-power is hardest, for one who has always had his way. Nature had got him in its net, and like an unhappy fish he turned and swam at the meshes, here and there, found no hole, no breaking point.	Человеку, всю жизнь поступавшему по-своему, труднее всего снести поражение его воли - Жизнь поймала его в сети, и, как несчастная рыба, он плавал и бился о петли то тут, то там, не в силах выскользнуть или прорвать их.