Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - [11]

А в Ирэн было обаяние, неуловимое, как вечернее солнце на итальянских холмах и долинах, которые он так любил когда-то.
The feeling, too, that she was, as it were, apart, cloistered, made her seem nearer to himself, a strangely desirable companion.	И от сознания, что она живёт одна и замкнуто, она словно делалась ему ближе, как необъяснимо желанный друг.
When a man is very old and quite out of the running, he loves to feel secure from the rivalries of youth, for he would still be first in the heart of beauty.	Когда человек очень стар и отстал безнадёжно, ему приятно чувствовать себя в безопасности от посягательств молодых соперников, ибо он всё ещё хочет быть первым в сердце прекрасной.
And he drank his hock, and watched her lips, and felt nearly young.	И он пил вино и смотрел на её губы, и чувствовал себя почти молодым.
But the dog Balthasar lay watching her lips too, and despising in his heart the interruptions of their talk, and the tilting of those greenish glasses full of a golden fluid which was distasteful to him.	А пёс Балтазар лежал и тоже смотрел на её губы и в душе презирал перерывы в их беседе и движение зеленоватых бокалов с золотистым напитком, который был ему глубоко противен.
The light was just failing when they went back into the music-room.	Начинало темнеть, когда они вернулись в гостиную.
And, cigar in mouth, old Jolyon said:	И, не выпуская изо рта сигары, старый Джолион сказал:
"Play me some Chopin."	- Сыграйте мне Шопена.
By the cigars they smoke, and the composers they love, ye shall know the texture of men's souls.	По тому, какие человек курит сигары и каких композиторов любит, можно узнать, из чего соткана его душа.
Old Jolyon could not bear a strong cigar or Wagner's music.	Старый Джолион не выносил крепких сигар и музыки Вагнера.

He loved Beethoven and Mozart, Handel and Gluck, and Schumann, and, for some occult reason, the operas of Meyerbeer; but of late years he had been seduced by Chopin, just as in painting he had succumbed to Botticelli.	Он любил Бетховена и Моцарта, Генделя и Глюка, и Шумана, и, совсем непонятно почему, - оперы Мейербера. Но за последние годы он поддался чарам Шопена, так же как в живописи не устоял перед Ботичелли.
In yielding to these tastes he had been conscious of divergence from the standard of the Golden Age.	Увлекаясь новыми любимцами, он сознавал, что отходит от мерила Золотого века.
Their poetry was not that of Milton and Byron and Tennyson; of Raphael and Titian; Mozart and Beethoven.	Новая поэзия уже не была поэзией Мильтона, и Байрона, и Теннисона, Рафаэля и Тициана, Моцарта и Бетховена.
It was, as it were, behind a veil; their poetry hit no one in the face, but slipped its fingers under the ribs and turned and twisted, and melted up the heart.	Она была словно в дымке; эта Поэзия никому не бросалась в глаза, но проникала пальцами под ребра, и крутила, и тянула, и растопляла сердце.
And, never certain that this was healthy, he did not care a rap so long as he could see the pictures of the one or hear the music of the other.	И, не зная наверное, полезно ли это, он не задумывался, лишь бы слушать музыку первого и смотреть на картины второго.
Irene sat down at the piano under the electric lamp festooned with pearl-grey, and old Jolyon, in an armchair, whence he could see her, crossed his legs and drew slowly at his cigar.	Ирэн села к роялю под электрической лампой с жемчужно-серым абажуром, а старый Джолион опустился в кресло, откуда ему было видно её, положил ногу на ногу и медленно затянулся сигарой.
She sat a few moments with her hands on the keys, evidently searching her mind for what to give him.	Она сидела несколько минут, опустив пальцы на клавиши, по-видимому обдумывая, что бы сыграть ему.
Then she began and within old Jolyon there arose a sorrowful pleasure, not quite like anything else in the world.	Потом она заиграла, и в душе старого Джолиона возникла грустная радость, ни с чем на свете не сравнимая.
He fell slowly into a trance, interrupted only by the movements of taking the cigar out of his mouth at long intervals, and replacing it.	Им постепенно овладело оцепенение, прерываемое только движением его руки, изредка вынимавшей изо рта сигару и снова водворявшей её на место.
She was there, and the hock within him, and the scent of tobacco; but there, too, was a world of sunshine lingering into moonlight, and pools with storks upon them, and bluish trees above, glowing with blurs of wine-red roses, and fields of lavender where milk-white cows were grazing, and a woman all shadowy, with dark eyes and a white neck, smiled, holding out her arms; and through air which was like music a star dropped and was caught on a cow's horn.	Было это и от присутствия Ирэн, и от выпитого вина, и от запаха табака; но был ещё и мир, где солнечный свет сменился лунным; и пруды с аистами, осенённые синеватыми деревьями с горящими на них розами, красными, как вино, и поля мяты, где паслись молочно-белые коровы, и женщина, как призрак, с тёмными глазами и белой шеей, улыбалась и протягивала руки; и по воздуху, подобному музыке, скатилась звезда и зацепилась за рог коровы.