Интеграл похож на саксофон - [84]

— Дядя Миша! — сказал я, войдя в тринадцатую. — Меня зовут Сева. Я из «Добрых молодцев», мне бы печать на письмо. Говорят, вы ееставите очень красиво.

— Конечно… а как же… — пробормотал довольный дядя Миша, медленно открывая ящик стола, где в круглой жестянке хранилась драгоценная печать.

Трясущимися руками он снял с жестянки крышку, достал печать с колечком на задней стороне, продел туда палец и принялся жарко дышать на резину перегаром. Мое письмо лежало перед ним. Дядя Миша вытянутыми руками приложил печать к письму, закрыл глаза и погрузился в нирвану. Молча и неподвижно сидел он с полминуты, потом издал душераздирающий вопль: «А-а-а-а!» — и оторвал руки с печатью от листа. Оттиск был бледноватым, но четким.

— Картина! — сказал я уважительно, по-народному. Дядя Миша довольно крякнул.

Наутро, ровно в 8.45, я стоял в приемной Московского управления гостиничного хозяйства. Опаздывать нельзя — именно в этот момент из высоких створчатых дверей выходил секретарь и собирал наши прошения. В приемной стояли люди от разных организаций — заводов, научных институтов, министерств. Всем нужны были места в гостинице, которые распределялись за высокими дверями неведомым нам образом.

В управлении гостиничного хозяйства тонко понимали сравнительную важность приезжих и давали номера по чину. Мы терпеливо ждали в приемной. Неизвестные артисты Росконцерта в этой табели о рангах стояли невысоко. Из дверей вынесли бумаги, на нашем письме была надпись: «Гостиница „Космос“, Измайловское шоссе, 71, корпус „Гамма“».

Через день из Ленинграда приехали «Молодцы» вместе с Юрой Антоновым, и мы поселились в «Космосе» у ВДНХ.

Росконцерт развил бурную деятельность. Нам нашли репетиционную базу в клубе Московского ликеро-водочного завода, небольшой уютный зал с оборудованной сценой, свободный почти весь день (с 17 часов там показывали фильмы).

Рядом с клубом общежитие длямолодых и несемейных работниц. Ляпка быстро навел дружеские связи и наведывался в гости. У работниц всегда было что выпить. На проходной завода проверяли строго, в бутылку или флягу не нальешь, но девушки как-то ухитрялись. Потом они нам рассказали как. В производственном цеху водку или спирт наливали в презерватив, не очень много, так, чтобы наполненную емкость можно было спрятать в бюстгальтер, как третью грудь. Ощупывать работниц в этой деликатной части тела мужчины-охранники не решались.

Полным ходом шли примерки новых кафтанов с позументами, шитых по каким-то сказочным эскизам, к которым прилагались узкие панталоны с сафьяновыми сапогами. Мы успели появиться на Центральном телевидении в популярной на всю страну новогодней передаче «Голубой огонек» с песней Дунаевского «Летите, голуби!». Все вокруг звенело, пело и трепетало.

Будущее представлялось сплошным карнавалом. Сочувствующие редакторы с телевидения позвонили и сообщили об одной молодой перспективной певице, оканчивавшей тогда эстрадно-цирковое училище. «Аккомпанирует себе на гитаре, — сказали мне, — и поет в стиле городского романса. Очень бы вам подошла. Девушку зовут Жанна Бичевская».

Я поехал на телевидение, встретился с Жанной. Мы — неизвестный коллектив, целиком из приезжих, что за люди? Певица уже набирала известность, по жанру своему была одиночкой. Возможно, у нее московский гонор, но за это уж судить нельзя — город такой. Жанна гордо отказалась.

На следующий день в Росконцерте я повстречал Тихомирова. Мы были в фаворе, я имел доступ к начальству.

— Дмитрий Дмитриевич, — сказал я ему, — есть замечательная девушка, Жанна Бичевская. Только закончила эстрадное училище. Очень бы нам подошла.

— Так в чем дело? — спросил Тихомиров.

— У нее другие планы, — неопределенно ответил я.

— Готовьтесь к встрече, — сказал Тихомиров, — я председатель распределительной комиссии у этого выпуска!

И действительно, два дня спустя в репетиционный зал ликеро-водочного завода скромно вошла Жанночка с гитарным футляром в руке. Мы приняли ее как родную; думаю, она нисколько не жалела о своем дипломном распределении.

Концертная программа начинала формироваться, уже строились гастрольные планы. Ехать надо было как можно скорее, потому что мы сидели совершенно без денег, а Росконцерт платил только за отработанные концерты.

В Москву приехали с концертами ленинградские «Поющие гитары», выступавшие по высшей категории в Кремлевском зале. Юра Антонов решил проведать старых друзей. Он шел с осознанием полного превосходства — вы работаете в Ленинграде, а я устроился в Москве! За кулисами ему повстречался худрук Ленконцерта, Тимофеев, тот, что Ленина играл. Ну не здороваться же с этим провинциальным дерьмом? Юра гордо прошел, не удостаивая Тимофеева своим вниманием.

Этот эпизод остался бы совершенно незначительным, случись он на день позже. Но тогда, после концерта, у Тимофеева была встреча с министром культуры РСФСР Александровым. «Мне непонятно, — по-ленински возмущенно сказал ему Тимофеев, — почему вы берете на работу хулиганов и халтурщиков? Мы только что уволили Антонова за недостойную выходку по отношению к беременной артистке, недавно провалили на худсовете сомнительных „Молодцев“, а оказывается, все они уже приняты в Росконцерт!» Александров поднял трубку, позвонил Тихомирову и скомандовал на повышенных тонах: «Что там у вас творится! Немедленно всех уволить!!!»