Интеграл похож на саксофон - [60]

Против документа спорить не станешь, хотя мне казалось, что мы были там годом позже. Быть может, память сбивает на Ленинградский джаз-фестиваль 1967 года, на котором оркестр Вайнштейна получил первую премию. На Ленинградский фестиваль привезли квартет Чарльза Ллойда, тогда у него вышел альбом «Love-In». Состав квартета был исторический: Кейт Джарет — рояль, Сесил Макби — бас, Джек Деджонетт — барабаны, Чарльз Ллойд — тенор-саксофон.

Говорю «привезли», потому что приезд был импровизированным, «левым» — выступать Ллойду не давали. Помню, как мы прорывались в Дом культуры пищевой промышленности (в народе — «хлеб-лепешка») и как Чарльз Ллойд в знак протеста ложился на холодную каменную мостовую.

Для меня его приезд был знаменательным еще и потому, что я вблизи, воочию, увидал, как выглядел вожделенный мною саксофонный мундштук «Otto Link».

ОПЕРАЦИЯ «МУНДШТУК»

Вообще-то я видел его и раньше, но только в кино. Году в 1963-м Юрий Вихорев устроил тайный показ документальной ленты «Art Blakey in Japan». С барабанщиком Артом Блейки играл молодой тенорист Уэйн Шортер, который произвел на меня неизгладимое, магическое впечатление. В его звуке была глубокая блюзовая тоска, которую я про себя окрестил «безнадегой». Эта безнадега соответствовала нашему мироощущению людей, загнанных в культурное подполье.

Я решил, что этот звук — мой путь. На обложках пластинок я находил потом знакомые очертания. Оказывается, Джон Колтрейн, Бен Уэбстер, Колман Хокинс, Лестер Янг — все они играли на «Otto Link». С годами у мундштука появлялись новые модификации, мне нужна была модель «Super Tone Master, Bell Metal», № 6 со звездой.

Серега Герасимов, точивший самодельные «отто-линки», рассказал мне, что секрет мундштука — в металле; его делают из колокольной бронзы по наработанным лекалам, полируют, а потом покрывают позолотой.

По каталогу моя мечта стоила 60 полноценных американских долларов. Цена имела для нас чисто теоретический интерес, поскольку советским гражданам нельзя было прикасаться к долларам под страхом тюрьмы (мой приятель, художник Эдик Мазур, сел на 8 лет) или смерти (знаменитое дело валютчиков Рокотова, Файбишенко и Яковлева, которых в 1961 году расстреляли по прямому приказу Хрущева).

Были, конечно, рисковые люди, «фарцовщики», у которых водилась валюта, но они орудовали в мутной воде, часто с согласия КГБ, позволявшего им шалости в обмен на откровенность. «Нет, — сказал я себе ленинской цитатой, — мы пойдем другим путем!»

В те годы поездка в СССР считалась на Западе чем-то экзотическим, только в Ленинград за год приезжало больше миллиона туристов. В горячие летние месяцы гидовпереводчиков катастрофически не хватало, поэтому в «Интуристе» шли даже на то, чтобы брать людей со стороны. Людей, конечно, хоть как-то проверенных и обученных. Для этого объявляли набор на зимние курсы.

В январе 1966 года я отправился в гостиницу «Европейская» сдавать экзамен по языку. На меня смотрели с любопытством и подозрением — что за птица, саксофонист какой-то из Ленконцерта. Но все же на курсы зачислили. Нам предстояло заниматься каждый день по 8 часов, с раннего утра, учить на английском 13 культурных объектов: экскурсия по городу (2 часа), Эрмитаж (4 часа), Русский музей, Петродворец, Павловск, Этнографический музей, Пискаревское кладбище, Музей истории религии и атеизма.

Когда иной бойкий журналист спрашивает, какое у меня любимое произведение искусства, я неизменно отвечаю: пятитонное мозаичное панно «Насильственное обрезание татарского пионера». Я познакомился с этим бессмертным творением в Музее религии и атеизма, который располагался в Казанском соборе на Невском. Музея этого теперь нет, и куда подевался выложенный из мозаики мой любимый пионер, я не знаю. Знаю и помню, что он храбро сражался за свою крайнюю плоть, на которую позарилась рука мусульманского фанатика с острым кинжалом.

В те годы узнать о Боге можно было только из атеистических книг, где для разоблачения иногда приводили цитаты из Библии или жития святых отцов. Вся история СССР до 1943 года — это воинствующее безбожие. С 1922 года издавалась газета «Безбожник», появился Союз безбожников, который в 1925 году провел свой первый съезд. На втором съезде, в 1929 году, было утверждено название «Союз воинствующих безбожников», сокращенно СВБ СССР, с программой, уставом и членским эмалевым значком. Во главе СВБ стоял Емельян Ярославский (Миней Израилевич Губельман), с союзом активно сотрудничали Крупская, Луначарский, Скорцов-Степанов.

Из экскурсии в Разлив я узнал, что Владимир Ильич скрывался там от преследований Временного правительства. Летом 1917-го всплыли документы о финансовых связях большевиков с германской разведкой, Ленина называли «немецким шпионом», в партии стоял вопрос о явке его на суд. У нас всех в памяти свежа была висевшая всюду картина «Ленин в Разливе» (А. Рылов, 1934 год), на которой вождь мирового пролетариата сидит на берегу озера, у вечернего костра, в традиционном костюме-тройке, пальто внакидку и кепке. В руке блокнот. Пишет, думает — скорее всего о статье «Государство и революция», той самой статье, на которой я погорел в школе.