Инстербург, до востребования - [18]

Шрифт
Интервал

Думай, что хочешь, я нуждаюсь в тебе».

Затем состоялся мелодраматический диалог:

— А я в тебе — нет.

— А если бы ты была одна в ту субботу? Или если бы ты сказала мне правду?

— Отвяжись, надоела. В субботу я спешила на тренировку, а ты просто достала, давно хотела тебе это сказать.

— Это неправда. Ты избавилась от меня так, как было предсказано в моих текстах.

— Если тебе удобно так думать — замечательно. Спорить с сумасшедшими и устраивать сцены сетевого эксгибиционизма я не собираюсь. Отстань.

— Устами сумасшедших глаголет истина.

— Видимо, ты — исключение из этого правила.

— Нет, подтверждение.

* * *

Милая моя, вы правда считаете, что я сволочь? Я не всегда была такой. Буквально пять-шесть лет назад мне казалось, что только между женщинами в наше время могут быть отношения на равных, а жестокость и доминирование над женщинами — это не женская, а мужская практика; что вменяемая женщина такое делать со своей партнёршей не будет никогда. Я думала, что всё это — выдумки сценаристов, которым нравится, как женщины мучают друг друга: мужчины, считающие недопустимой женскую солидарность, любят, когда мы друг к другу жестоки, одним нравится наблюдать, как девушки дерутся из-за парня, другие стравливают коллег-женщин на работе, третьи выдумывают садолесбийскую порнуху. Я ошибалась.

Некоторые женщины не могут быть с нами на равных, они не понимают, что такое свобода, не умеют любить и никогда не научатся, они такие, что их хочется просто убить. Кубик воздуха в вену — и всё.

Дальше были попытки настроить против меня сетевых графоманов, закончившиеся тем, что страницы графоманов заблокировали; попытки настроить против меня одного местного прозаика, закончившиеся тем, что мы с ним начали вести доверительную переписку о гибели прусской культуры, психоанализе и его, прозаика, шедевральных произведениях — надо сказать, он тоже очень милый, и я искренне жалею, что называла его куском кретина; письма на адрес редакции, в которой я тогда работала, о том, что я кого-то убила и скрываюсь. А потом мать овцы не выдержала и вызвала «скорую помощь».

Этой весной мы с известным культуртрегером и брюнеткой, пишущей прозу, возвращались с московского фестиваля. Плацкартный вагон был битком набит. Мы по очереди листали подаренную культуртрегеру толстую хрестоматию в белой обложке, с хрустящими плотными страницами.

— Помнишь мой дурацкий сон, о котором рассказывала Наталья? — спросила я. — Это какой-то негатив того, что мне снилось. Представляю, как бы она отреагировала, если бы увидела нас сейчас.

— Представляю, как бы она отреагировала, если бы узнала, что мы, некурящие, прошлой ночью спьяну выкурили целую пачку чужих сигарет! — ответил культуртрегер.

* * *

Да, мне кажется, некоторых лучше из жалости убивать. Знаете, что писала Хвощинская в 1865 году? «Свобода женщины, по-моему, есть её деятельность, а начинается она с умения пришить заплатку и замесить квашню. Можешь больше — делай больше, хоть пиши трактаты… только делай, точно делай, а не фантазируй под папироску».

Да. Делай, сука, а не в жежешечке пиздострадай. А они делать ничего не могут.

Эмоции тут ни при чём. Это критика чистого разума. Вот оставлять их в покое как раз нерационально.

* * *

— Вы фашистка, — пробормотала Ася, побледнев и поднимаясь из-за стола. — С вашей почти семитской внешностью городить такую эсэсовщину — более чудесного сочетания я не встречала много лет!

— О господи, — устало проговорила Ровенская, доставая из вязаной непальской сумки портсигар. — Несколько лет прожить в Германии и не избавиться от антифозного пафоса — это надо уметь. Сядьте, пожалуйста. Враги не должны видеть ваше бегство, — шёпотом добавила она.

— Кто?..

Ровенская кивнула в сторону двух пожилых дядек, пьющих водку в углу. Они пришли совсем недавно и ещё не успели нажраться, но их уже начало заносить не в ту степь.

— Никто не сумел перевести эту поэму Шайземанна лучше, чем ты, Вадим! Ни один либерал не поймёт, что такое — вложить душу в перекладывание чужого произведения! — бубнил один, тряся козлиной бородой. Его демисезонная куртка, висящая на спинке стула, была присыпана бурой кирпичной пылью.

— Наум Нехамкин не сумел бы, хотя и считается мэтром, — ответил другой, плотный краснолицый дядька, стриженый под омоновца.

— Да кто такой Наум Нехамкин?! — возмутился козлобородый патриот. — Жидовская морда!

— Я их смутно помню, но совсем забыла, кто это такие, — прошептала Ася.

— Крупеничи[2], - пояснила Элина, пытаясь не рассмеяться. — Локальная разновидность патриотических окололитературных грызунов. Хотите лотос покурить? Может, успокоитесь. Больше я ничего не сейчас не курю, я уже говорила…

— А если бы с вами кто-то захотел поступить так же, как вы — с этими людьми?

— Со мной неоднократно пытались поступить так, как вам в страшном сне не приснится. Надо сказать, для человека, на котором живого места нет, я неплохо сохранилась. Ну, прекратите уже пересказывать мне толерастические глупости, я их все знаю наизусть. Между прочим, путать семитский фенотип с динарским — грубая ошибка для человека, прослушавшего курсы антропологии. Кто читал вам антропологию, радость моя?


Еще от автора Елена Николаевна Георгиевская
Шведский пёс

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Брошенный поселок

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Черная трава

Елена Николаевна Георгиевская родилась в 1980 году в городе Мышкине Ярославской области. Окончила Литературный институт им. М. Горького. Публикации: “Дети Ра”, “Футурум Арт”, “Литературная учеба”, “Волга”, “Волга – XXI век”, “Урал”, “Слова” (Смоленск), а также в интернет-журналах “Пролог”, “Знаки”, “Новая реальность”, “Новая литература”, “Сетевая словесность”. Автор книг “Луна высоко”, “Диагноз отсутствия радости”, “Место для шага вперед”, “Хаим Мендл”, “Вода и ветер”, “Инстербург, до востребования”, “Форма протеста” (издательство “Franc-tireur USA”)


Вниз — это туда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.