Инсектариум - [10]

Я — наихудший. Иначе бы в ней осталась.

Изгнание из Рая

Ризою кожаною изнутри выгораю,

Рокотом горя извечного не остыв.

Я!.. Это я — вероломно изгнан из Раю

Самым Моим из пресветлых его святых!..

Рухнувши, корчусь телом бессильно-дряблым

О материнскую плоть ненавистной Земли.

Мне-то, с чужих опрометчиво жравшему яблонь,

Дали в дорогу позорную — костыли,

Вырванные из сладкой их древесины;

Ссохшимся ртом вдыхаю небесную сладь.

Остов изломанный в ризе кожи гусиной…

Рокоту горя изгрудного — полно пылать:

Из полутьмы-то глазничной гремит, негасимый —

Скорбен, что гибель, и благостен, что «исполать».

Только ведь Смертушка — горя такого блаженнее

Аки

единственный рейс

до возлюбленных врат.

Жертвою низвержения, отвержения

Я хохочу, нежданной идее рад.

Рейс… Ждать я поезда этого буду. (Веришь ли мне,

Ты,

что — выдворил,

прежде не оставляв?..)

Жаждать, под небесами, меня низвергнувшими,

Ползая

на дарёных тобой

костылях.

Finita la tragedia

Утопи меня снова в волшебном том феврале,

От какого душа и доныне навеселе.

Утопи меня снова в глубинно-счастливом марте —

В том, бесспорном, как умиление Божьей Матери.

Утопи меня снова в поношенно-нашем апреле,

Что до дна вором-временем был вероломно выхлебан:

Им парили мы, им, как любою любовью, прели,

Суть себя выдыхая всяким словесным выхлопом.

Утопи меня в мае, моём и твоём, как небо,

В океане нежности, жадной швырнуть на берег.

Ты люби меня — так, чтоб забылись тошные «недо»,

Вновь люби меня, миленький, — присно с приставкой «пере».

Утопи меня в чутком июне, чуть-чуть нервозном;

И в июлевом многозвёздье неги блаженной.

Кто свободен — тому не легче, коль баба — с возу;

Как Любви присягавший Её не приносит в жертву.

Мысли,

твоей бесстрастностью

в мюсли высушенные,

Заливаю млечностью кажущейся невиновности.

Выслушай!..

Ради вечного — просто выслушай:

Как признание первое,

как последние новости.

Выслушай — голос безумный глухого гетто,

Звонко горящий — тем, что с горя осип:

«Коли ты — Кай омертвелый, я стану — Гердой:

Верною Гердой, какая тебя воскресит».

Сон

Всё это было сном. Только сном.

Все мы бываем с Ним, когда уснём.

Его зовут Красотой, и Он — как дым:

Сгустившись, вроде бы — плоть. Рассеясь — мним.

Это — моя Красота. Сути — суть.

Чтобы увидеть Его — надо уснуть.

Образы — на вечерок. Вечны — образа.

Счастье, иди ко мне: я закрыл глаза.

Откуда слепая слезливость?

Откуда слепая слезливость?

Откуда —

 У той, что безжалостно злилась

На жалких?

Не ты ль нутряному Христу своему —

Иуда,

Коль ходишь по клятвушке, данной ему, —

В служанках?

В служанках тобою целованных уст,

Царица,

Крученых словес первородную густь

Скручинив?

Коль мыслишь о том лишь, как в ладан волос бы

Зарыться:

О, в ладан волос его — парой ладоней

Чинных…

Ты эти ладони сложи на груди

Горячей,

Но тело живое во гроб погоди —

До смерти.

Ты, главное, помни: слабее прозревших —

Зрячий,

А всполохи счастья во мгле — милей,

Чем при свете.

Ты длани согрей биеньем сердечка

Ломаным,

Чтоб линии жизни — что реченьки

В половодье.

Кто Богом целован — не зваться тому

Нецелованным;

А кто — тобою, тому не гулять

На свободе.

Кто Господом клялся — солгавши,

Себя порочит;

Кто — Господу, тот отреченьем — Его отринет.

Да здравствует радость по имени

Прочный Прочерк!

И Прошлое, в пыль облачившееся на витрине.

Душеизлияние свежепроснувшегося в гостях

По новой клетке слоняюсь запертым тигром,

Воскресшей тоскою немыми кругами ведом.

Я так привык по чужим просыпаться квартирам,

Что тело — и то мне теперь не родной дом.

В окне заточён, пьёт рассвет, со стыда розовея

И солнечным кадыком по глазам снуя,

Горючую кровь мою. Щель меж «не Ты» и «не Я»

Растущею ширью стремится к числу зверя

Миль, милый. Как линия счастья — к правде нуля:

Брожу в полумгле, завернувшись во влажную горесть

Чужой простыни, — чуть тревожа паркетную гладь.

А внутренний голос — певучий, как твой голос,

В пустой голове голым гулом горазд гулять.

Ты звал меня девочкою — не умей разлюблять;

Почти отрываясь от пола — маячу, сгорбясь.

Солёные губы упруги, что мякоть сельди;

Жевать их чревато ложью: не ты ль со мной?

Не ты. Наяву — сегодняшние соседи

Спросонья дуэтом любви шелестят за стеной.

Сквозь кротость картонную — шёпот подруги детства

С мужским в унисон — трёпом трепетным. Глохну в труп.

Вновь тропкою треб-то — кругами. Куда бы деться

От красного послевкусья

твоих

губ?..

Потеря

Выветрил, выкровил, выкрал — кто

свет из тебя твой,

Вытравив, вырвав Тебя из тебя,

как лишь Веру из тел?

Бродит по контурам смутным житья —

слепо-безумный вопль

Глаз моих, не привыкающих к темноте.

Выдохом угольно-кислым

твою обезглавив свечу,

Сумрак-то, жирный да сурьмяной, очи рябые мне выел.

Пламени семя он и сглотнул — почва грядущих чуд.

Не подневольная ль слепота — ровня параличу:

Будут ли всходы — ярые, яровые?..

Эскалюбовь

Выколдована, выкована на дольмене нам —

 Мерлином самым из ворса бессмертного мерина —

Наша Любовь. Так что — намертво я намерена

Этим клинком в камне сердца сидеть у Него;

Крепко сидеть — попробуй, мол, паразита вынь

(Мерин в миру не сивым был, но Сизифовым).

К морю свезли Несчастного в этой связи-то вы —

 С глаз я да с возу — долой, а из сердца — не вон!..

Вправду — не вон. Но гремлю над Невою — воями,

Пренебрегая Верой и уговорами.