Инсайт - [79]

– Кот. Бесполезно бежать. Отдай мне артефакт и всё будет быстро. Обещаю!

Он остановился буквально в двух шагах и, хотя мы оба знали, что стоит ему обойти колонну, и я труп. Но он продолжал заботиться! Ложь! Ложь! Он просто боится!

– Я НЕ СОБИРАЮСЬ ЗДЕСЬ СДОХНУТЬ! РАДИ ТВОИХ ЛЮДЕЙ! ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН?! ПОЧЕМУ ЛИСА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ?!

– Ты не должен. Больше ничего и никому. – Шаг. – Я! Я должен.

Он наконец обошёл мерцающую хрустальную преграду и оцепенел. Вместо моего лица на него осуждающе смотрела Вольто. Точнее точная копия её лица, которую я, почувствовав, что могу лепить свою плоть, точно воск, заставил проступить поверх своего. Он замешкался всего на мгновение, но мне хватило! Я схватил его за мокрый от крови плащ и, взвыв от ярости, упал на спину, перебрасывая неожиданно тяжёлое тело через себя, на другую сторону колонны. Где, волнуясь, как отражение в озере, плавало окно в чей-то наполненный криком и туманом кошмар.

Серафим вскочил на ноги, посмотрел вниз, где под его сапогами, вместо полупрозрачного пола Локуса был выщербленный, грязный кафель и поднял глаза на меня:

– Ах, ты… – только и успел сказать он, когда я, копируя его давнее движение, щёлкнул пальцами, раскалывая чужой сон.

И вокруг опять разлилась тишина, нарушаемая только скребущими в пол несчастными. Я поднялся и побрёл вперёд, повинуясь инстинкту, ведущему к точке выхода. И не видел, как воздух, смявшийся будто полиэтилен, продавливает чья-то рука.

Очередная арка вывела меня на знакомые улицы. Окрестности Шпиля изменились. Точнее изменился я. Разрушенные, крошащиеся особняки больше не казались уродливыми или страшными. Всё вокруг приобрело какое-то мрачное очарование. Старыми, бесконечно мудрыми и так же бесконечно спящими казались мне окна зданий вокруг. Как прикрывающие своё уродство старухи, дома кутались в шали, сплетённые из тончайших кружев полумрака. И я чувствовал жизнь вокруг! Столько жизни. Не Теней, жмущихся по подворотням и норовивших зарыться поглубже в мусор при моём приближении. Не крыс и собак, копошащихся в отбросах. Нет. Это была прекрасная, необычная, вечно меняющаяся жизнь изнанки.

Полупрозрачный женский силуэт, для человека слишком худой и вытянутый, с серыми, похожими на лапы насекомого руками и ногами, парил надо мной, заглядывая в выбитые окна третьего этажа. Оно повернуло коническую голову, совершенно гладкую, не считая пары похожих на ноздри узких щелей, сердито фыркнуло на меня и, шелестя подолом пышного бального платья, уплыло за угол. Держащиеся за руки странные существа, похожие на детей с пропорциями взрослых, но с идеально круглыми, лысыми головами, парами вышли из переулка в десяти метрах от меня и, смешно покачиваясь, перешли дорогу, скрывшись в доме напротив, и будто рассеявшись во тьме за покосившейся старой дверью. Даже в небе, затянутом чернотой, мне чудились плавные, тягучие движения исполинских тел со множеством плавников.

Улыбаясь тому, о каком множестве своих незримых соседей даже не подозревают жмущиеся по своим ненадёжным убежищам люди я пошёл вперёд. Настроение, не сказать, чтобы было хорошее. Скорее его просто не было. Меня вело одно, поглотившее всё желание. ЛИСАЛИСАЛИСА! Только эта мысль раз за разом дробилась в острых осколках моего сознания.

Идти было недалеко. Фонари на скрученных спиралями столбах прерывисто светили, то один, то другой рассыпая сноп искр, гасли, но мне не нужен был свет. Напротив, он раздражал, и я старался по-возможности, держаться в тенях. Двигался легко, совершенно не чувствуя тяжести тела. Пару раз, просто, чтобы проверить себя, шёл по стенам домов. Та штука с притяжением, так напугавшая меня и Хоря в проволочном переходе… Теперь я мог творить её сам, даже не задумываясь. Весь Город лежал передо мной, как огромная, гладкая охотничья площадка.

Шпиль звал меня. Он дразняще мелькал в разрывах между стенами домов и будто дышал, мерно вздымая грозившие алой луне шипы башенок. Я чувствовал почти физическое притяжение. Всё, абсолютно всё важное для меня сходилось в тугой узел, скрытый под каменными корками стен… Дома? Идти оставалось недалеко.

Когда до нужной площади оставался один поворот виляющего пьяной змеёй проспекта, в нос ударил странный запах. Не отвратительный, не манящий. Просто никакой. Он ассоциировался со стерильностью больничного коридора, такой же безликий, твердивший о полном отсутствии чего-либо интересного. Несмотря на стойко бившуюся в голове мысль не обращать на это никакого внимания (точнее вопреки ей, будто навязанной со стороны), я повернул на боковую улицу и остановился у небольшой, невзрачной двухэтажки. И с удивлением, узнал её, хотя, воспоминаниям потребовалось некоторое время, чтобы пробиться сквозь всё плотнее затягивающий сознание туман.

– Лепрозорий.

Я вспомнил, как был тут с Улыбакой. Рука, неосознанно, дёрнулась к шее, раньше, чем я сообразил, что кулон, перешедший ко мне от друга, уничтожен. Мне не давало покоя слабо пульсирующее, неопределённое знание, будто здесь происходило что-то очень важное. Но я никак не мог вспомнить. Поэтому, не смотря на нетерпение, заставил себя войти в повисшую на одной петле дверь. Здесь, похоже, давно никого не было, даже насекомые исчезли. Там, где пол не покрывал толстый слой пыли, светились бесконтрольно разросшиеся грибы на болезненно тонких, украшенных бахромой ножках. Когда я шёл, они то и дело противно чавкали, расползаясь под ногами в опалесцирующую кашу. Пока я шёл по коридору, больше ни одного звука я не услышал. Открыл дверь, в которую мы с Улыбакой заглядывали в прошлый раз. Груда тел разной степени разложения, ни одного живого. Возле некоторых, сгорбившись, словно угнетённые собственной неподвижностью, замерли, похожие на состоящих из темноты зловещих горгулий, тёмные фигуры. Глаза очередных невидимых людям загадочных соседей, тускло светились жёлтым. Они не обратили на меня внимания. Я ответил им тем же и пошёл обратно.