Инсайт - [41]

«СКРИИИП!» – ярко зелёная карусель, на которую я смотрел, лениво сделала четверть оборота и замерла, заставив меня снова вздрогнуть, будто по позвоночнику провели ледяным когтем. Тут всё словно проснулось: несмело, но всё быстрее, начали раскачиваться качели, карусели завертелись, горки легонько тряслись.

«СКРИИИП! СКРИИИП! СКРИИИП!»

И, слабо-слабо, слышался детский смех. Безумно счастливый смех. Было жутко, необъяснимо, неестественно жутко. Мои зубы застучали, арбалет выплясывал в руках. Тут, боковым зрением уловив какое-то движение в деревьях, уже не раздумывая от ужаса, я повернулся и выпустил стрелу в мелькнувшее среди стволов белое пятно.

С глухим стуком болт вонзился в дерево. Там ничего не было. Только смех стал громче. Забыв про стрелу я побежал, потеряв голову от страха. Мимо мелькали деревья, скамейки и мостики через затопленные канавы. Солнце висело на одном месте, будто издеваясь. В ушах всё так же смеялись невидимые дети. С боку, тут и там, мелькали маленькие фигурки, но, стоило приглядеться, как они исчезали. Наконец (не знаю, сколько я пробежал) боль в ногах и отдышка заставили меня остановиться. Уткнувшись лбом в колени, я пытался отдышаться.

– Привет.

Резко, так что в глазах потемнело, я выпрямился и успел заметить на скамейке справа девочку в белом платье, болтающую не достающими до земли ногами. Моргнул – и она пропала, оставив эхо своего голоса гулять вокруг. Но я успел разглядеть очередную ужасающую деталь – глаза на миловидном личике были совершенно белыми, будто затянутыми катарактой. Смех стал громче. Я уже разбирал отдельные слова. Потряс головой – не помогло. Дети вокруг всё так же щебетали.

Рядом возвышался позеленевший фонарный столб, с единственным указателем. Старая фанерная табличка выглядела, будто кто-то долго и упорно тёр её наждаком, если там и было когда-то что-то написано, то сейчас от этого не осталось и следа. Но с краю, искусно выточенная из тёмного дерева, торчала когтистая рука, указывающая дальше, вдоль тропинки. Изъеденная жучком древесина казалась чуждой в этом солнечном мире, но странно успокаивала меня. Постаравшись отвлечься от голосов я, лёгкой трусцой, побежал дальше.

Я обессилев, опустился на ближайшую скамью. Я пробежал, должно быть, несколько часов и окончательно выдохся, даже бросив по пути рюкзак и арбалет Хоря. Солнце всё ещё висело в том же месте, будто прибитое гвоздями, ветерок так же играл травой, наполняя воздух дурнотно-пряными запахами. Ничего не изменилось, кроме голосов. Теперь они звучали кристально-ясно, будто в голове подвесили россыпь серебряных колокольчиков. Я уже яснее различал вокруг детей с бельмами, они исчезали, но теперь не сразу. Некоторые не обращали на меня внимания, некоторые корчили рожицы, некоторые что-то весело напевали. Последний час я ловил себя на том, что и сам начинаю подпевать смутно знакомым мотивам. Я терялся, мысли путались. Стараясь отвлечься, я закрыл глаза, но стало только хуже. Маленькие руки трогали меня, ножки топотали вокруг. Смех, плач и весёлые крики терзали отупевший разум. В отчаянии, чувствуя, что мозг болезненно плавится, я стал сам искать в себе ту тьму, которая уже несколько раз спасала меня. Подарок Звонаря. Но внутри было пусто. Вокруг было слишком много света и я стал панически воскрешать в памяти самые ужасные моменты, которыми был свидетелем: разорванное лицо Улыбаки; брызги крови Хряка на лице, горячие; закатившийся глаз Мумии…

Что-то внутри зашевелилось. Детские голоса слегка поблекли, реальность дрогнула. Я чувствовал, как что-то всколыхнулось в груди, вызвав резкий приступ тошноты. Тело несколько раз дёрнулось и, поднявшись вверх по горлу, тьма вырвалась криком. Не думал, что могу так кричать. Что вообще человек может издавать подобные звуки. Высокий, на грани слуха, трепещущий визг. Стеклянный колпак на ближайшем фонаре разлетелся брызгами, один из осколков на излёте рассёк мне щёку, но боли не было. Было упоение от крика (МУЗЫКИ). Экстатическое. Пугающее.

Яркие краски вокруг смешались, будто безумный художник выплеснул на прекрасную картину ведро растворителя. Всего на миг. Но этого хватило. Мгновенным наложением картинки я увидел искривлённые, болезненные деревья, замусоренную землю с валяющимися кучами тряпья, странные конструкции из ржавого металла, привычно-чёрное, бездонное небо и зловещий красный глаз на месте солнца.

Секунда, и всё вернулось. Солнце щедро рассыпало свет и тепло. Мягкая трава шелестела на пряном ветру. Деревья умиротворяюще шелестели. Но кое-что изменилось. Голоса снова превратились в отдалённый шёпот. Жуткие пародии на детей исчезли, затаились в промежутках мыслей. А от ближайшей кипы деревьев отделилась чёрная фигура и неторопливо побрела в мою сторону.

Сметающий наваждение вопль оставил меня разбитым и опустошённым. Я откинулся на спинку скамьи и мог только смотреть на приближающийся зловещий силуэт, отчаянно борясь со слипающимися глазами. Человек двигался медленно, будто настороженно. Сначала я принял его за Звонаря, потом за одного из Расколотых, но быстро понял свою ошибку. Он был закутан в чёрный глухой плащ, на голове – треугольная кожаная шляпа, тоже чёрная. Маска на лице – такой я ещё не видел: верхняя половина, стилизованное человеческое лицо, под носом выдавалась вперёд полуконусом, скрывая подбородок и упираясь в высокий жёсткий воротник. Окончательно меня успокоили глаза в прорезях. Испещрённые сосудами, нездорового желтоватого цвета, но, несомненно, человеческие. Усталые и какие-то обречённые. Да и ощущение от него было другое, не как от чудовищ. Ни панического ужаса, ни спазмов. Просто, будто стоишь слишком близко к чему-то очень холодному. Мороз, обездвиженность, но, при этом, успокоение какое-то.