Инсайт - [34]

Счастье во сне. Котик здесь, был со мной, потом во мне. Пыталась сказать ему, что не надо за мной идти, а он меня только целовал. Потом стало страшно. У него на лбу морщина глубокая и под глазом – их раньше не было, и он… Пугал меня. Так же что-то ласковое говорил, а у меня – ужас, бежать хочу, а двинуться – никак, и сказать ничего и закричать не могу. А он меня за грудь берёт, а у него когти. Больно, а он смеётся, говорит, что меня не бросит, даже из-за Хряка. И ещё больнее от этого, от воспоминаний об этом уроде как бритвой по нервам, надеюсь его убили эти. И Кот покусывает меня за шею, как мне всегда нравилось, а я чувствую, как в горло кровь бежит, и дышать не могу. И шепчет мне на ухо что-то….

Просыпаюсь и кричу: «…ЗА ТОБОЙ! ИДУ ЗА ТОБОЙ!»

Дети, хорошо не проснулись тогда. Меня снова ударил один из белых, и истерика отпустила. И вот уже два цикла мы снова идём. Не могу спать. Закрываю глаза, а в темноте эти же слова кровоточат, будто мне их вырезали на веках. Кот, Котик, Киса моя, родной мой зверь, не ходи за мной… Как же страшно…

Ещё цикл Хорь собирал всё необходимое по окрестным менялам, а я мучился от ожидания. Наконец, незадолго до Звона, он вернулся с ветхим мешком и злой, как чёрт. Достал из него какие-то склянки и напихал их в свой походный рюкзак:

– Всё! Готово. После Звона – выходим. А сейчас я – спать.

И завалился в опилки, прямо на пол. Я уже перебрал свои вещи, повязал на руку кулон, телефон – в карман и распихал по петлям, которые сегодня весь день мастрячил, ножи. Собрался в общем. И хорошо. Потому, что выйти по плану нам не удалось.

После Звона, когда я уже спал и видел кошмары, меня выдернуло в сознание обострившееся чувство… Неправильного. Я привык ощущать безумие, разлитое вокруг, но сейчас… Его запах (ВКУС) стал острее, будто где-то рядом находился целый колодец этого дерьма. Следуя за этим чувством, я вышел в коридор и огляделся. Выпростав из соседней двери искусанные в кровь (ОБЛАСКАННЫЕ) плечи, прямо на полу спала Жвачка. А дальше по коридору… Дальше, около входной двери, Комар подвывал:

– Да-да-да, пришли мои друзья. Старому Комару скучно – они и пришли! Посидим, поплачем друг-другу мы, в ночи, вечной ночи… – и распахнул дверь в Город.

Почти сразу, заглушив безумные слова, ему на лицо легла чёрная рука. Толпившиеся за дверью Тени начали вливаться в коридор. Штук пять навалились на старика, опрокинув его на пол, и тот закричал, но кричал недолго. Остальные пошли вперёд, некоторые, через почти незаметные трещинки, втекали в комнаты, а коридор за ними начинал корчиться и дрожать. Я метнулся обратно и от души пнул Хоря в бедро:

– Вставай! Бл*, вставай! Тени здесь!

Надо отдать ему должное, он мгновенно стряхнул с себя сон и, через мгновение уже был на ногах, подхватывая рюкзак. По коридору разливался плач и испуганные возгласы проснувшихся людей. Хорь принялся доставать что-то из-под стола и прохрипел:

– Окно! Выноси окно, тут выхода другого нет!

Я повернулся к окну – плотно пригнанному листу жести. Все инстинкты противились тому, чтобы пробивать ужасу ещё лазейку, но рядом (УЖЕ СОВСЕМ БЛИЗКО) вскрикнула Жвачка, значит времени почти не оставалось. Я взмахнул кулоном по кругу и, как масло, вырезал кусок металла. Хорь уже стоял рядом, но на мгновение мы оба застыли. Выпрыгнуть с первого этажа было невозможно: под окном, на мостовой пузырилась вязкая, мутная, черная лужа. Казалось-бы что-то такое банальное, но один взгляд на эту жидкость вызывал желание в страхе бежать. И это было ещё не всё. Какая-то гнусная пародия на надземный переход, сплетённая из ржавой колючей проволоки, присосавшись к окну круто уводила вверх, к безумной луне, а потом, закатывая пару спиралей, снова спускалась вниз, исчезая за стеной соседнего дома. Я повернулся обратно, увидел (у Хоря в руках что, АРБАЛЕТ?!), как падает одеяло, закрывающее дверной проём, открывая дорогу Теням и заорал замершему Хорю:

– Пошёл, бл**ь! Быстрее! – а сам стал рассекать Теней (НРАВИТСЯ?!) на куски, заставляя стоящих впереди рассыпаться пылью и обломками стонов, немного задерживая их продвижение.

Хорь, обдирая ладони, влез в металлическую пасть и, морщась от впивающихся в подошвы колючек, поковылял вперёд. Я, почти спиной вперёд, влез за ним и, отстреливаясь, с ужасом думал, как мы полезем по загибающейся отвесно вверх колючей кишке. А Теней было слишком много, на место каждой, которую я умудрялся подстрелить, вылезало две новых. Пока спасало только то, что полный лезвий коридор причинял им куда больше неудобств, чем нам. Они продирались вперёд, оставляя на шипах потёки и брызги похожей на нефть крови и орали всё громче. Но всё равно ползли, сволочи. Наконец, моя спина упёрлась в уходящую в небо стенку коридора, и я посмотрел вверх. Освещённый багровым светом луны и раскрашенный порезами и ссадинами, Хорь потрясённо смотрел на меня, прямо, как вбитый гвоздь, стоя на вертикальной стене. Я, по наитию, подпрыгнул вверх, уходя от тянущихся ко мне лап, и тут же рухнул на противоположную от него сторону. Чудом успел отдёрнуть лицо от колючего пола-стены, но шипы всё равно болезненно впились в грудь и бёдра. Нахлынуло ощущение дурноты, от стремительно сместившегося ощущения низа, но, только слегка позеленев, я быстро встал на ноги. Лицо Хоря было прямо перед моим, но для него мой пол был потолком. Так мы и пошли, стараясь не смотреть ни вверх, ни вниз, чтобы не видеть под ногами безумный горизонт и друг-друга, а потом – непроглядное, с красным бельмом луны, небо. Тени отстали, для них сила тяжести, почему-то, осталась прежней, хотя они всё равно старались ползти, насаживая чёрные тела на жадно скрипевшую, прогибающуюся проволоку. А мы продолжали идти, оставляя за спинами затихающий плач, накручивая сумасшедшие петли в воздухе и помечая стены клочками одежды и кожи. Мне было легче – толстая куртка спасала, а на Хоре была только кожаная жилетка, и он весь был покрыт кровью пополам со ржавчиной, но справлялся. Наконец, коридор, полный боли, пошёл вниз. Следуя за снова меняющейся силой тяжести, я описал спираль по внутренней стороне туннеля и пошёл рядом с Хорём. У него в руках действительно был взведённый арбалет, тетивой которому служила верёвка из моих волос, смазанная чем-то маслянистым. Стрела была кое-как заточенным куском тонкой арматуры, с повязанной на острие вонючей тряпкой. В ответ на мой вопросительный взгляд, Хорь, отдуваясь, пробормотал: