Инсайт - [36]

Я открыл глаза. Расколотый уже преодолел половину коридора, а Хорь дёргался сломанной куклой, чудом не выронив из арбалета стрелу. На оклик он никак не отреагировал, продолжал корчиться и улыбаться, закрыв глаза. Тогда я выстрелил в Расколотого. Телефон привычно выплюнул острую бритву, и она бесследно утонула в чёрной груди. Кошмар на мгновение замер, и с ним замерло всё: еле заметно сокращающийся переход, пляска цветов под ногами… И Хорь. Но только на мгновение. Расколотый лениво почесал грудь и снова пошёл вперёд, и всё вернулось. Но Хоря уже отпустило.

– Бл*, бл*, бл*! – он выудил из штанов зажигалку и, несколько раз чиркнув, запалил смоченную какой-то дрянью тряпку. Ярко вспыхнувший огонь уставился прямо в грудь Расколотому. – Тут не увернёшься, гнида.

– П-па-па. – голос. Невнятный, как у совсем маленького ребёнка, только пробующего говорить. И пальцы Хоря окаменели на спусковой скобе. – Пааааа.

Из чёрной груди, пытаясь вырваться сквозь туго натянутую, как резина, кожу, проступило маленькое скривившееся личико и две детские ладошки. Искажённый ребёнок, внутри Кошмара, заходился в плаче. Хорь замер, а Расколотый снова зашагал вперёд. «Па», «П-па-пф», «Пааа»: билось внутри головы, а снаружи бил в виски приглушённый детский плач, растворяющий мысли и высасывающий остатки сил. Расколотый, будто рисуясь, рваными, изломанными движениями бросал своё длинное тело вперёд. Хорь глядел сквозь огонь на детское лицо и плакал. Я словно увидел его прошлого: дыры в губе не было, как и язв на лице. Чистый, умиротворённый, с густой шапкой чёрных кудрей, он закрыл глаза, а по щекам текли чистые, пахнущие бергамотом и лавандой, слёзы. Я был заворожен этим преображением, но внутри всё ещё бушевал шквал чужих (И СВОИХ!) эмоций, требующий действовать. Я заставил себя отвернуться и уставился в осколок маски с глазом. Расколотый замер, будто почувствовав во мне что-то неправильное, только продолжал корчиться в нём жуткий морок младенца.

– А вот х*й тебе, урод. – и я хлопнул снизу по ладони Хоря, лежащей на спусковой скобе.

Глухо хакнула тетива. Яркая искра понеслась по коридору. Визг. Жуткий визг бросил нас на стремительно выцветающие в серый плитки пола. Чёрная масса трёхметрового тела забурлила вокруг глубоко погрузившегося пылающего наконечника. Под кожей-резиной вспучивались пузыри, зубы, кричащие пасти, пальцы. Куски маски устремились к «голове» и сложилось, сплавилось в бесстрастное белое лицо, а тело Расколотого… Просто исчезло. В дрожащем воздухе прошелестел усталый вздох. А маска, сиротливо звякнув, упала на серый кафель.

Глава III Deja vu

Ржавый гвоздь, мерзко скрипя, оставлял глубокие, тут же зарастающие царапины на белом фарфоре. Хорь, высунув от усердия язык, выцарапывал на высоком лбу и щеках матерные слова. Он этим занимался уже часа два и не надоедало же.

– Престань, заколебал. – я поплотнее запахнулся в плащ и поёрзал на холодном полу, устраиваясь поудобнее. В изолированном подвальном помещении, где мы нашли убежище, пока не стихнет Звон, стоял дряхлый деревянный стол и несколько стульев, куски которых теперь весело полыхали прямо на бетоне.

– Да ладно, весело же. Кот, Кот прикинь, мы же Расколотого завалили! Кто ещё так может, а?! – он приложил маску к лицу и провыл глухим голосом. – Уууууу! Я – страх и ужас! Я..!

– Убери. Это. От. Лица. – что-то в моём голосе заставило его торопливо подчиниться, и он продолжил уже спокойнее:

– Да ладно тебе. Что такого-то? – Хорь снял с огня мятый котелок с чаем. – Унылый ты какой-то стал, Кот, раньше таким не был.

Я смотрел на его плавные, размеренные движения, пока он разливал чай, и удивлялся произошедшей перемене. Со времени побега прошло всего два цикла, но Хоря было не узнать. Этот сломленный, изъеденный злобой человек теперь был полон сил и энергии, и весел, пусть с оттенком истерии. Даже Звон, размеренно бивший в бетонные стены и заставляющий меня (ПРИЯТНО) болезненно морщиться, будто никак не влиял на его приподнятое настроение. Всё-таки, взяв у него стакан с бурой, пахнущей грибом водой, я, от греха подальше, подхватил и маску, запихав её в исхудавший мешок.

– А-то у меня столько поводов веселиться. Лучше скажи, куда мы так летим. Уже два дня в молчанку играешь.

Хорь снова загадочно улыбнулся. Действительно, за всё это время он так и не сказал мне, куда мы прём в таком бешеном темпе. Отделывался только общими фразами, мол, нам там помогут. Ну, может быть. По крайней мере, могут помочь.

– Да ладно тебе, Кот, я просто не хочу портить сюрприз. Там такое место – восторг! Тебе понравится!

– Что ж ты там не живёшь тогда?

– Да это. Того оно, странное. Те, кто остаётся – будто растворяются. Не узнают друзей, ни о чём не помнят. А мне нужно, понимаешь, нужно помнить! – на мгновение в его взгляде снова мелькнула ярость и горечь, но всего на мгновение. – В общем, это не объяснить. Сам увидишь.

– А кто нам там поможет, если все такие беспамятные?

– Да есть там парочка типов. Особенных, бл*. – он злобно плюнул в костёр. – Слышал о Серафимах?

Я задумался. Он уже второй раз упоминал эту загадочную группу. Даже в обществе полубезумных, ко всему привыкших, жителей Города, Серафимы проходили по разряду сказок. Легендарные, могущественные, внушающие ужас. Как Расколотые, но добычей расколотых были люди, а Серафимов – сами кошмары. Я всегда считал их выдумкой, призванной облегчить болезненное существование людей здесь. Всегда же приятно знать, что есть те, кто заставляет страдать тех, кто заставляет страдать тебя.