Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [132]

Очевидно, ее судьба воссоздает уникальный случай сохранения (хотя и лишь с точки зрения иноземческого сообщества) прежней веры в период стабильной церкви и государства. Согласно русскому церковному законодательству, упорствующая в протестантизме Анна Барнсли должна была находиться в монастыре до конца жизни. Однако выгодная политическая (царский план русско-датского династического брака) и церковная (межпатриаршество) ситуации при вмешательстве влиятельных родственников (Петр Марселис) позволили достигнуть некоего компромисса. Анна Барнсли осталась протестанткой внутри своего дома при условии внешней принадлежности к православию: ей объявлен запрет на публичное протестантское богослужение и у нее наличествует лишь русская прислуга.

Несомненно, не всем вероотступникам даровались подобные привилегии. Вероятно, именно поэтому других случаев религиозного конфликта, каким было дело Анны Барнсли, среди западноевропейцев не зафиксировано. Но в ситуации принуждения и его молчаливого принятия актуальной оказывалась проблема скрытого сохранения «своей» веры. Как отмечалось, в России не существовало проповеди среди западных христиан. Убеждение подменялось практиками социального давления. Глубинные пласты сознания в таком случае далеко не всегда затрагивались. Обязательным было лишь внешнее исполнение норм православия. Перекрещивание для многих иммигрантов подтверждало в первую очередь политическую лояльность, что влекло переплетение в душе новообращенных различных воззрений, формирование сложной религиозности. Русские духовные власти постоянно высказывали опасения тайной веры перекрестов и выкрестов. Так, в одном из полемических текстов 20-х гг. XVII в. говорилось об опасности устоям православия, исходившей «от иноверец, пришедших в нашу православную веру и православных отводяще до люторского и до колвинского закона». Вероятно, автор, Иван Хворостинин, сам обвиненный в симпатиях к протестантизму, знал примеры иностранцев, принявших православие, но продолжающих исповедовать прежние взгляды. Можно привести в пример Даниэля Эйлофа, для которого, видимо, произошло разделение внутренней (тайный протестантизм) и внешней (православие) религиозности. Обращение Даниэля Эйлофа, как отмечалось, призвано было продемонстрировать властям отсутствие измен. Но в период Смутного времени, когда Лжедмитрий I, а затем и Лжедмитрий II изменили традиционную политику властей поощрения отступников от западного христианства, Даниэль Эйлоф предстал убежденным сторонником русского царя. Он готов был на решительные меры, вплоть до убийства бывших единоверцев ради восстановления власти Василия Шуйского. «Крещеный» иностранец расправился с «некрещеным», за что получил от Василия Шуйского наследственную вотчину. Однако при этом Даниэль Эйлоф, вероятно, являлся тайным сторонником «своей» веры и неслучайно все его дети вскоре оказались протестантами. Другой пример — Вильяма Барнсли — отражает еще более запутанную ситуацию. Внутреннюю религиозность бывшего строго пуританина, все члены семьи которого крепко держались своих убеждений, можно представить как удивительный сплав протестантизма, православия и веры в действенность заклинаний якутских шаманов.

Подобные случаи дают материал для исследования идентичности как иностранцев, так и русских. Столкновение двух миров — русского и иноземческого, — как и переход границы между ними, позволяет понять, кто в России виделся «русским», а кто «иноземцем».

В русском обществе рассматриваемого периода конфессиональный фактор доминировал над этническим. Главным показателем идентичности (идентификации снаружи) как русских, так и иностранцев в России, оказывалась не этническая, а конфессиональная принадлежность (точнее, включенность в определенную церковную организацию). Понятия «русский» и «православный» (в московском варианте православия) виделись тождественными. Сменив веру, человек в глазах властей менял этническую принадлежность. Вступление в московскую церковь превращало иноземцев в русских. Немцы, англичане, поляки, евреи и представители других этнических групп через определенное время после перекрещивания уже не виделись иностранцами.

Именно это обстоятельство определило толерантность властей к выкрестам и перекрестам. Через тринадцать лет после обращения Иван Селунский, с точки зрения властей, перестал быть евреем. Приоритет конфессионального над этническим обусловил отсутствие еврейских погромов в рассматриваемый период. Эта ситуация являлась следствием не русской толерантности, а отсутствием самих евреев (в системе официальной идентичности) в пределах Российского государства. Аналогично воспринимались и перекресты. Неизвестны столкновения новообращенных иностранцев-христиан с представителями русских родов внутри дворянских корпораций.

Однако ситуация социальных конфликтов проявляла иные закономерности. Иноземческое прошлое, например, дало повод служилым людям Якутска к противоборству со своим воеводой — А. А. Барнешлевым. Заговор с целью убийства «немца» (как называли документы англичанина) не был напрямую связан с ксенофобией, но отражал механизмы бунта. «Инаковость» становилась толчком к неповиновению.