Иностранная литература: тайны и демоны - [111]

Конечно, Астрид Линдгрен не читала «Демона», конечно, она не читала демонологии, но архетип в ее повестях о Карлсоне присутствует. Карлсон тоже все время предлагает Малышу несуществующие богатства. Демон обещает Тамаре в надзвездных краях чертоги из бирюзы и янтаря, волшебников-слуг, весь мир, а Карлсон: у меня там, на крыше, несколько тысяч паровых машин, у меня на крыше то, у меня на крыше сё…

И рисует Карлсон исключительно в направлении Демона лермонтовского. Он создает картины бесконечного одиночества и катастрофы. У него ведь две основные темы в картинах. Первая – это «Очень одинокий петух». Петух, который, как печальный Демон, «летал над грешною землей». Одинокая душа, помещенная в маленькую красную точку, а вокруг огромное пространство белого листа. И вторая картина с подписью «Портрет моего кролика», на которой изображена лиса. «Так где ж он, этот кролик?» – спрашивает Малыш. «Она его съела», – отвечает Карлсон.

И в мире Демона, в трагическом мире демонических страстей, правят смерть и одиночество. Все, что он видит под собой, пролетая «над вершинами Кавказа», вызывает у него бесконечное презрение: «И на челе его высоком / Не отразилось ничего». Говорить, что Лермонтов Демону сопереживает, любит, сочувствует, – немыслимо. Лермонтов томится этим бременем, томится соблазнами, которые насылает на него этот демон вечной печали, вечного одиночества и вечной безнравственности, но не стремится испытать эти соблазны. Он помнит небесные звуки, но это звуки не демонические.

В XX веке и мораль трансформировалась довольно сильно. Поэтому соблазны, которые приходят через Карлсона, несколько иной природы. И надо с тоской задуматься о том, почему все-таки Карлсон – с его цинизмом, с его эгоизмом предельным, с его обжорством – оказался самым привлекательным героем детской литературы. Гораздо более привлекательным, чем все хоббиты, вместе взятые.

Конечно, хоббиты взяли частичный реванш в СССР после 1980-х годов, когда трилогия Толкиена «Властелин Колец» (плюс «Хоббит, или Туда и обратно») была полностью издана. Но даже теперь, когда в Толкиена играют все, а в Карлсона – никто, потому что невозможно написать ролевую игру по книге Линдгрен, тем не менее Карлсон, во всяком случае среди младших школьников, а то и среди средних, торжествует безоговорочно. В переводе Лилианны Лунгиной, неотразимо обаятельном, изумительном, Карлсон гораздо привлекательнее, чем все герои хоббитовской эпопеи с труднопроизносимыми именами.

Карлсон прекрасен не просто своим цинизмом. Карлсон прекрасен удивительно трезвым для сказочного персонажа отношением к действительности. И может быть, детский изначальный цинизм можно прошибить только цинизмом Карлсона. Когда кроткий и добрый Малыш говорит: «А вдруг ты меня уронишь?» – Карлсон ничуть не смутился: «Велика беда! – воскликнул он. – Ведь на свете столько детей. Одним мальчиком больше, одним меньше – пустяки, дело житейское!» Вот на это ребенок может повестись. А если бы Карлсон сказал: «Не бойся, дорогой, я тебя удержу своими пухлыми ручками», – Малыш, наверное, трижды бы подумал. А тут это знамение некоторой силы, некоторой уверенности. Карлсон вообще всегда разговаривает с позиции силы, и в этом для нас немало интересного.

Особенно интересно, что Карлсон, который, по сути дела, обладает массой неприятных черт, в рамках XX века оказывается существом хотя и, безусловно, демоническим, но спасительным, необходимым. Это легко пояснить, просто проследив, откуда он взялся. Сначала, когда его еще звали Лильян Кваст (это придумала дочка Астрид Линдгрен, болея), мистер Швабра, господин Швабра, он был еще не летающим или, во всяком случае, еще без пропеллера существом, которое приходило навещать больного мальчика. Мальчик был прикован к постели, господин Швабра уводил больного ребенка в волшебную страну. От всего лексикона Карлсона у него была только одна фраза: «Спокойствие, только спокойствие. Ничто не имеет значения в мире между светом и тьмой».

Астрид Линдгрен очень мало могла рассказать о том, как она пишет, о том, как приходят к ней мысли. Более того, она, как истинный Малыш, всегда старалась все свалить на других. Она говорила: «Да ну, это не я придумала Карлсона. И больше того, не я придумала Пеппи. Просто Карен болела». «А как вообще Карлсон появился?» – бесконечно спрашивали ее. «Ну как появился… Сижу как-то у окна, мечтаю. Вдруг слышу жужжание. Влетает маленький толстый человечек и спрашивает, не здесь ли живет Малыш. Я подробно ему указала, где живет Малыш, и больше он меня не беспокоил». Кстати говоря, когда Карлсон возник как легенда, дети в Стокгольме стали интенсивно лазить по крышам в поисках его домика. В общем, Линдгрен, как истинная социалистка, всегда верила в силу литературы, и тут она в ней убедилась наглядно. Пришлось ей сказать, что домик Карлсона имеет вполне конкретный адрес (улица Вулканусгатан, 12, где когда-то проходил ее медовый месяц, первая счастливая пора брачной жизни), но увидеть его может не каждый, и вообще, лазить туда не надо. Вот когда Карлсон сам за вами прилетит, тогда он вас туда и отведет.