Иногда корабли - [17]

Выясняют, какой из князей и который длинней.

Подожди меня, брат, подожди меня, ты терпелив.

Там, должно быть, отлив, а быть может, и вовсе прилив,

Там качаются сосны в сережках тягучей смолы,

Под нежаркое солнце весь день подставляя стволы.

Приведи меня, брат, приведи меня, ибо туда

В одиночку не ходит ни ветер, ни снег, ни вода.

Даже реки, которые были знакомы едва,

Прибывают туда, заплетаясь, как два рукава.

Так что смело шагай, предъявляй меня как аусвайс,

И ныряй в этот вальс, ты ведь понял, что всё это вальс.

На песочный паркет, на сосновый кудрявый шиньон

То язи, то лини серебристой сорят чешуей.

А закат всё пылает, пылает, никак не сгорит.

Не гони меня, брат, не гони, я впишусь в этот ритм,

В этот круг. В этом кружеве всё невпопад в голове —

То язей, то правей, то ли нет – то линей, то левей.

И прилив переходит в отлив или наоборот,

И танцуют жуки среди мшистых лохматых бород,

И Каспийское море в условно укромной тиши

Торопливо впадает в раскрытую волжскую ширь.

И пылает закат, а потом догорает закат,

Не кончается вальс, но кончается сила в руках,

Потускневшая, но дорогая еще чешуя

Возвращается, тихо вращаясь, на круги своя.

Пристрели меня, брат, пристрели, ты же дружишь с ружьем,

Потому что отсюда никто не уходит вдвоем,

Ни линя, ни язя. В одиночку уходят, скользя.

И подолгу молчат. Потому что об этом нельзя.

Маленькая баллада (яблочко)

1.

Жуткое время, тяжкое время,

Ветер на площадях.

Вечно приходится жить не с теми,

Эти не пощадят.

Выслуга буден – старость в награду,

А не случится – пусть.

Пусту, ох, пусту быть Петрограду,

Если еще не пуст.

Выпить, не чокаясь, взять, не глядя,

Не поднеся ко рту.

Жалко полощется на ограде

Битва за Порт-Артур.

Узкие платья, девичьи челки,

Гавань, приют, притон.

Жалок и грязен, на третьей полке

В город

Въезжает

Он.

Витебский, выдох, звонок, Варшавский,

Сумка на поводу.

Сколько таких приезжают шастать

В этом чумном аду.

Он же приехал не ждать оваций,

Не волноваться зря,

Невский, но не за горами Двадцать

Пятое октября.

Столько эпох – волна за волною,

Не наблюдай часы.

Кто он такой – петухово дурное

Семя, курицын сын.

Вот он выходит, встопорщив перья,

Болью скрепив висок,

В розовый свет, в колыбель империй,

В площадь наискосок.

2.

Он не читал ничего длиннее

Школьного букваря,

Он погружается в храп коней и

В марево сентября.

Маленький, маленький, злой, голодный,

Гордый, больной, смешной.

Жгучим железом – иногородний

Иноживой, иной.

Ближе к сюжету. Светло и тяжко.

Брызги взвихрить ногой.

Грязь на колене. Клеймо на пряжке.

Руки. Наган. Погон.

Деньги – давайте. Пальто – снимайте,

То есть снимай, пошел.

И побыстрей, в бога душу матерь.

Паспорт? Нехорошо.

Я не отсюда – он глупо мямлит

В грубое волокно.

Время крутило меня и мяло,

Жарило, волокло.

Я не отсюда, я только вышел,

Это разбой, грабеж.

Так, отвечают ему, потише,

Или же огребешь.

Вышел – зайдешь, говоришь – ответишь

И – подводя черту:

Этого к стенке, а эту ветошь

В сумку. И к черту – ту.

3.

Без обьявленья войны, не ссорясь,

Без примиренья ссор.

Кто я? Я птица, я божья совесть,

Лакмус его и соль.

Я не свиваю гнезда, я рано

Встал, я не враг, не жид,

Дайте мне это смешное право

Просто возможность жить.

Свет, постоялый двор придорожный,

Тумбочку, стол, кровать,

Яблочко. Яблочко, осторожно

Или не сдобровать.

Яблочко, яблочко, здесь опасно.

Слышишь, насторожись.

Ладно, берите пальто и паспорт,

Только оставьте жизнь.

Брали, копили, играли, пили

После на посошок.

Тихо слетел с золотого шпиля,

Масляный гребешок.

И над окраиной голубою,

Выпел кровавым ртом:

Что ты, цыпленок, не это больно,

Больно оно – потом.

4.

Иней трехдневной висит щетиной,

Видимо, оттепель.

Не подождали, не пощадили,

Кто им судья теперь.

Разве что верить, что горький быт им

Скажет: «Вот твой редут —

Эта возможность побыть убитым

Раньше, чем предадут».

Эта возможность – не так уж мало,

Кстати, подумай, друг,

Вовремя выйти с утра с вокзала

И посмотреть вокруг.

Маленький, маленький, небо дрогнет

Молнией ножевой.

Жгучим железом – иногородний,

Иноживой. Живой.

Паспорт на стол, широко и страстно

Выругаться. Хитро.

На голубом расписаться красным.

И опустить перо.

Лето

Но март пришел, июнь не за горами,

Отчаянный, горячий, длиннохвостый, не знающий ни страха, ни потерь,

И, если помнишь, плечи, загорая,

Приобретают неземное свойство легонько так светиться в темноте.

Как будто ходишь в золоченой раме, в своей невинной жаркой наготе.

Конечно, море. Наши говорили, что, раз попав сюда —

Пребудешь вечно, с бессильным хрустом сердце надломив,

И ветер рисовал аквамарином, и тихо спал, на берег этот млечный песок намыв.

И я была, конечно, не Мария,

Но Суламифь.

Конечно, если б знала, родилась

здесь, где жара, отары и татары, где пологом лежит густая тень,

Ты помнишь тот колючий скальный лаз,

Который, несомненно, стоил пары изрядно поцарапанных локтей,

Как я в слезах, распаренная, злая, крича, что в первый и в последний раз,

Упала вниз, судьбу свою кляня.

И море обмотало свой атлас

Вокруг меня.

Но март пришел. Зима в своем блокноте отвоевала новое число,

Второе с окончанием на девять.

Весна не успевает и в цейтноте пустила все кораблики на слом,

Не знает, что с колоколами делать.

Луна скребет кривым белесым ногтем, весна и платье новое надела, и при параде,