Иногда корабли - [18]

Но день украден.

В июне всё, что нужно, было рядом, казалось, только руку протяни.

Нахальные торговцы виноградом свои товары прятали в тени,

И жгли оттуда виноградным взглядом.

Шиповник пах размашисто и юно, царапая рассеянных людей.

И я здесь на манер кота-баюна, сижу, колени обхватив,

Пою на трех языках, одна в своей беде.

Из белых шрамов прошлого июня

Пытаюсь сотворить пропавший день.

Но не бежит вода по водостокам, часы на стенке тикают жестоко,

Стекло под ветром жалобно трясется, сегодня время замкнуто в кольцо.

Чудес не будет, сколько ни колдуй.

Ложись-ка спать, сидишь, как обалдуй.

Сижу и вижу,

Как из-за востока,

Расталкивая облака лицом,

Неудержимо ярко лезет солнце

Своим терновым маленьким венцом.

Про ромашки

Ты сегодня

Уснёшь на спине,

Потому что среда,

Где есть пруд тепловодный,

Большая земная вода,

Где ни плавать,

Ни плакать,

Ни думать о скорой войне,

А смотреть в камыши

И спокойно

Лежать на спине.

Там широкие лилии

Будто бы

В тёплых носках

Отражают закат

В белокрылых своих

Лепестках,

Там приходят коровы

И строго

Мычат на луну,

Выпивая из неба

Горячую голубизну.

Ты не будешь стонать,

Ты не будешь

Шептать горячо.

Небольшая волна

Поцелует

Худое плечо.

Голубая волна

Пропоёт

Свой негромкий отбой,

И степенно она

Передумает

Быть голубой.

А с утра прекратится

Дурацкая

Боль в голове.

Белокрылая птица

Затихнет

В высокой траве.

И поверят

Ковыль и ромашка —

Мечта не война —

Что когда-то (Однажды)

Ты выучишь их имена.

Пусть у волка болит

(Лучше – ни у кого —

Никогда),

Пусть из каменных плит

Поднимается сладко

Вода.

Месяц лепит на небо

Печать,

И коровьи бока

Бесконечно молчат

На забытых своих

Языках.

«…»

Ты проснулся и сел,

Потому что

Случился четверг.

Лунный маленький серп

Раздробился,

Как каменный век.

Если будет четверг,

Нам не страшно

Представить итог.

Тянут лилии вверх

Белокрылый

Лохматый цветок.

Мы, ковыль и ромашка,

Надеемся —

Вдруг не война —

Ты когда-то (однажды)

Придумаешь нам

Имена.

Немецкая колыбельная

Спят под Рейном нибелунги, дети спят, во сне смеясь,

Спят кузнечики за лугом, спит турецкая семья,

Спит салат, пустивший корни, дремлет в плеере романс,

У соседнего балкона спит чужая кошка Макс,

Бродит тонкий прочерк лунный по площадке игровой,

Спят под Рейном нибелунги, спят букашки под травой,

Спит Гавана, спят Афины, далеко сейчас до них,

Служащий престижной фирмы спит, уткнувшись в воротник.

Спят подростки в мятых кедах, руки тонкие сплели,

Рядом спят велосипеды, перепутавши рули,

Спят фонтаны, тихо льются в сонный тинный водоем,

Даже спитый чай на блюдце спит в пакетике своем.

Спят ухоженные кони, колокольчики коров,

Замолчали в колокольнях языки колоколов,

Свет в моем окошке брезжит, виден только мне одной

Спящий, спятивший, безбрежный, нецелованный, родной.

От машины поливальной улицы бросает в дрожь,

Я б тебя поцеловала не за то, что ты хорош,

Не за то, что ты прекрасен, свет мой, смесь смешных мастей,

Не за то, что утро красит стены древних крепостей,

Не за то, что от саванны до арктического льда

Я б тебя нарисовала, неумело, не беда,

Не за взгляд совиный из-под иронических бровей,

Не за то, что стал ты исповедью радости своей.

Не за то, что в лужах-лунках отражается звезда,

Спят под Рейном нибелунги, просыпаясь иногда,

Не за то, что день не начат, не за бабочек в горсти,

А за то, что я иначе не могу себя вести,

В этом городе туманном, солнце прячущем меж сот,

Где на каждом доме Anno меньше тысячи-пятьсот,

Здесь, в земле обетованной, в мире рек, кустов, проток,

Я б тебя поцеловала, вскользь, по-детски, сквозь платок,

Раскрасневшись, испугавшись, убежать бы – не могу,

Свет в окне моем погашен, спит клубника на лугу,

Спят под Рейном нибелунги, намотав волны чалму,

Я тебя не поцелую, это как-то ни к чему.

Vor Liebe zittern meine Hände

Котенька, спать, говорю я, котенька, спать,

Глазки закрыть, кудлатых считать овец,

Вот же – шестая, седьмая, восьмая, де…

Котенька, спать, говорю я. Котенька, спать,

Небо решает чуть дольше не багроветь,

Небу смешно в пологой лежать воде,

Мглиться на глубине, а потом мерцать,

Желтой щекоткой смешить узколобый пруд,

Таять и медлить, но не уходить ничуть.

Котенька, спать, говорю я, котенька, спать,

Дайте мне точку опоры – я обопрусь,

Дайте мне точку полёта – я полечу.

Пухлые руки на полупустой груди,

Уличный свет, под ним телефонный свет,

Что-то еще под ним – разглядишь едва.

Котенька, спать, говорю я, не укради

Дня на каникулах, времени не во сне,

Заповедь номер восемь, поправка два.

Это такая заповедь: возлюби.

Пусть тебе пусто и трудно: поправка три,

Пусть тебе ясно и сладко: поправка два,

Овцы толпятся у двери, а возле лбы

Береговых камней – у них, посмотри,

Тоже овечья кудлатая голова.

Руки сложив на полупустом носу,

Медлит русалка и хочет, чтоб время вспять,

Чтоб никакого принца, чужой земли,

Чтоб ее голос не плавился на весу.

Дети больших кораблей не умеют спать.

Как не умеют спать и их корабли.

Это такая заповедь: потерпи.

Небо устанет мглиться, из-под куста

Выплывет враг. И мы его победим,

Дети больших кораблей – плоты, катерки —

Дайте мне точку встречи тех, кто устал,

Тех, кто еще кому-то необходим.

Котенька, спать. Над водой золотистый пар,

Небо, зевнув, распахнуло большую пасть

И проглотило русалок, овец, котят.

Дайте мне точку встречи всех, кто упал,