Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [57]

Здесь присутствовали все участники этой драмы, кроме Монфора, у которого нашлись другие дела; но он прислал своего брата Ги, чтобы представлять и защищать его интересы. С церковной стороны выступали Арнольд Амальрик Нарбоннский, Фульк Тулузский, Федизий Агдский, Гвидо Каркассонский — зачинатели крестового похода, все епископы. Со стороны мирян — граф Фуа Раймунд-Рожер, Раймунд VI с юным сыном и мелкий лангедокский сеньор Бермонд Андюзский, несколько нелепый статист, который, женившись на одной из дочерей графа Тулузского, также требовал доли наследства, но более желая успеха, чем рассчитывая на него.

Защитникам альбигойцев не приходилось питать иллюзий. Подавляющее большинство Собора было против них, твердо настроившись оправдать действия Монфора и его союзников и завершить спор в их пользу. Но противодействие было сильным. «Воистину, — пишет Петр из Во-де-Сернея, — некоторые участники Собора и, что того горше, даже прелаты чинили препятствия делу веры (под которым он имеет в виду дело друзей Монфора) и старались возвратить обоим графам Тулузским их вотчину. По счастью, большинство не последовало совету Ахитофела, и планы злых были сорваны». Монах не добавляет, что Иннокентий III, которому он благочестиво посвятил свою хронику, сам был среди «злых», но об этом сообщают другие современники. «На том же Соборе, — пишет историк Филиппа Августа Гильом Бретонец, — Папа, казалось, хотел вернуть графу Тулузскому и его сыну, осужденным за ересь, те земли, которые отобрали у них католики под началом благородного графа Симона де Монфора. Против этого намерения воспротивился почти весь Собор».

Сомневаться не приходится: Иннокентий III был в оппозиции. Он пытался добиться от Собора одобрения политики умеренности и милосердия, принципа легитимности прав Раймунда VII, неповинного в отцовском преступлении. Но у нас есть не только краткие сообщения двух упомянутых историков. Автор «Песни о крестовом походе» детально воспроизвел сцены, происходившие в Латеране. Эта картина написана яркими красками и чрезвычайно выразительно: идет борьба двух партий, Папа упорно старается оправдать Тулузцев, ораторы от большинства на него наседают, и наконец Иннокентий уступает численно превосходящему противнику и отступается от Раймунда VI, чтобы спасти его сына. Поэт (возможно, близкий к графам Тулузским), видимо, присутствовал на заседаниях или слышал рассказы их участника. Будучи страстно предан делу альбигойцев, он, несомненно, преувеличил в пользу своих друзей чувства и слова Иннокентия III, и вряд ли тот проявил такое сильное упорство, какое ему здесь приписано. В столь торжественной ситуации, когда в Латеране собралась вся Европа, Папа не мог безоговорочно солидаризироваться с пособниками ереси. Но рассказ из «Песни», несмотря на все преувеличения, оставляет впечатление живого действия, описанного человеком, видевшим его. Пусть это и драматизированная история, но не роман.

Прибыв в Рим, граф Фуа и юный Раймунд бросаются к ногам Папы. «Тот посмотрел на ребенка... печаль и жалость столь тронули его сердце, что он вздохнул и заплакал». Он пытается объяснить своему окружению, что граф Раймунд не виновен ни в каком преступлении, которое могло бы лишить его прав на его землю. Нет никаких доказательств, чтобы тот исповедовал еретические убеждения. Напротив, он считает графа католиком «в поступках и в словах».

Вскоре на дворцовом крыльце перед ним появляются сторонники обеих партий, миряне и церковники. Слово берет граф Фуа. «Вся курия смотрит на него и слушает; у него свежий цвет кожи; он хорош собой; он приближается к Папе и говорит ему: “Государь Папа, вы, кому все подсудны, вы, кто занимает Престол св. Петра и правит на его месте, у кого все грешники должны находить помощь и покров, кто должен поддерживать мир и справедливость, выслушайте мои слова и верните мне то, что принадлежит мне по праву”». И оратор утверждает, что никогда не любил еретиков и не покровительствовал им; что граф Тулузский и он приехали, чтобы добиться законного суда; что он удивлен, как могли ограбить его сына, дитя, невиновное ни в каком обмане и ни в каких дурных действиях. Он клеймит Симона де Монфора, «человека, который заковывает в цепи, вешает, истребляет жителей Тулузы и Монтобана». Он напоминает Папе, что по его просьбе сам передал кардиналу Петру Беневентскому свой замок Фуа и свои мощные укрепления. «Если мне не вернут его таким, каким отдал его я, — заключает он, — то договорам больше нельзя верить».

Кардинал подтверждает, что граф действительно послушно выполнил волю Папы и Бога. Но епископ Тулузский яростно опровергает Раймунда-Рожера. «Граф осмеливается говорить, что держался в стороне от ереси и еретиков! Да он любил их, приглашал, давал им приют; все его графство было ими полно и кишело ими. Монсегюр был построен лишь для того, чтобы защищать их. Его сестра была еретичкой; и он сам убил, изуродовал, искалечил столько паломников и служителей Божьих, прибывших сражаться с ересью, сколько мог. Тот, кто совершил такие преступления, не должен более владеть землей; вот чего он заслуживает».