Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [59]

Но как почти в одиночку одолеть стольких противников? Страстные укоры сторонников борьбы до победного конца, слишком явно выраженное расположение Собора вынуждают Иннокентия смириться. Ассамблея голосует за смещение Раймунда VI и освящает дело Симона.

Когда после закрытия Собора граф Тулузский, прощаясь с Папой, горько посетовал, что его «пустили по миру», Иннокентий III, если верить «Песне», ответил: «Не спеши отчаиваться. Если Бог даст мне достаточно прожить, чтобы я мог править по справедливости, я вознесу твои права столь высоко, что у тебя более не будет причин жаловаться ни на Бога, ни на меня. Ты оставишь мне своего сына, ибо я хочу поискать путь, чтобы отдать ему наследство». Ребенок действительно на какое-то время остался в Риме. В момент его отъезда Папа сказал ему: «Не делай ничего, что могло бы навлечь на тебя ненависть Господа; он даст тебе довольно земли, если ты пожелаешь ему служить. Я оставил за тобой Венессен и Бокер; ты можешь там устроиться, а остальным граф де Монфор будет владеть, пока Церковь не сочтет, что твоя участь может быть улучшена». — «Государь, — сказал молодой Раймунд, — мне тяжело сознавать, что англичанин вправе удерживать часть моего наследства. Не приведи Господь, чтобы Симон когда-нибудь явился ко мне делить мою землю! Земля или смерть — вот что я ему скажу. И если я увижу, что надо воевать, у тебя я попрошу лишь одного: оставь мне землю, если я смогу ее завоевать». Папа посмотрел на него, вздохнул и, обняв его, сказал: «Заботься лучше о том, что будешь делать ты. Дай тебе Бог хорошо начать и хорошо кончить, и желаю успеха!»

Декрет Иннокентия III, обнародованный 14 декабря 1215 г., урегулировал ситуацию в Лангедоке и положение обвиняемых баронов следующим образом. Раймунд VI, признанный виновным, лишался права управлять своим фьефом и приговаривался к жизни в покаянии за пределами своей земли. Было записано, что из его доходов ему будет ежегодно выплачиваться рента в 400 марок. Приданое его жены, доброй католички, оставалось за ней. Симон де Монфор получал все земли, отнятые им у еретиков, включая Тулузу и Монтобан. Остаток великой тулузской сеньории и все, что не завоевали крестоносцы, то есть Бокер, Ним и Прованс, доставались единственному сыну графа — Раймунду VII. Вопрос о графстве Фуа Собор не решил. До получения дополнительных сведений замок Фуа оставался под секвестром, в руках уполномоченных Церкви. По всей вероятности, такую же меру применили к графству Комменж и виконтству Беарн.

Сомнительно, чтобы такое решение альбигойской проблемы полностью удовлетворило тех, кто выиграл от крестового похода. Декрет от 1215 г. в конечном счете был не более чем сделкой, компромиссом, учитывающим противоположные интересы. Если вчитаться в текст этого дипломатического документа, станет ясно, что Иннокентий III все-таки сделал все, что мог, чтобы уменьшить выигрыш победителей и пощадить противную сторону. Здесь были даже формальные ограничения. Симон де Монфор был введен во владение тулузским фьефом; но ему следовало принести оммаж «тому, чьим вассалом по закону он становится», то есть Филиппу Августу. В тот же пассаж, где перечислялось то, что уступается завоевателю, Папа включил такие слова: «В любом случае, кроме прав мужчин и женщин католического исповедания, а также прав Церкви». Какой еще смысл могла иметь эта оговорка, если не урезания свободы действий и преимуществ того, кто получал земли?

Последний акт Иннокентия III в Лангедоке — миссия, с которой 21 декабря 1215 г. он туда послал епископа Нимского и архидиакона Конфланского, — был направлен на пользу графа Фуа и в ущерб Симону де Монфору. Эти делегаты Рима получили указание отобрать у вождя крестоносцев замок Фуа и провести расследование, чтобы точно выяснить обстоятельства, при которых домен графа был захвачен и присоединен к завоеванным землям. Тем самым ставилась под сомнение законность мер, принятых против Раймунда-Рожера, человека, которого сторонники крестового похода страшились более всего. И воля Папы была выражена отчетливо: пусть граф вновь получит во владение свою крепость, а Монфор и его люди пусть оставят его в покое.

Инициатор альбигойской войны несомненно, несмотря на Мюре и на Собор, пытался еще раз исправить начатое им и извращенное другими дело и притормозить завоевания. Не сумев удержать крестовый поход в религиозных рамках, он хотел помешать этому ставшему мирским походу дойти до своих крайних следствий и логической развязки. Несколько раз он пытался в борьбе со сторонниками насилия отстоять умеренность и справедливость, хоть, правда, ему так и не хватило энергии настоять на своем. Однако было ли это возможно? И не следует ли беспристрастным историкам признать, что задача сдержать фанатизм для средневекового Папы представляла непреодолимую трудность?

После Латеранского Собора Иннокентий III не прожил и года. Он не смог увидеть того счастливого поворота судьбы, который позволил обоим Раймундам отобрать у своего обидчика значительную часть утраченной земли. Но, спасая их династию от полного уничтожения, Папа сделал их успех возможным. Смерть унесла его в Перудже 16 июля 1216 г., а незадолго до этого в Лангедоке произошла удивительная сцена. Симон де Монфор со своей армией подошел к Нарбонну. Арнольд-Амальрик приказал закрыть ворота города; но не впустить французов было невозможно — бросившись на него с поднятыми мечами, они вынудили его отступить. Тогда архиепископ дважды отлучил Монфора и наложил интердикт на все церкви до тех пор, пока тот не уйдет из Нарбонна. Воины Христовы забросали камнями архиепископский дворец, а христианнейший Симон, не смущаясь анафемой, весть о которой он встретил с насмешкой, тем не менее велел отслужить мессу.