Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [58]

Граф Фуа возражает, снова утверждая, что ни когда не любил катаров — ни верующих, ни совершенных. Доказательство того, что он добрый католик, — тот факт, что он, как и все его предки, оказывал благодеяния аббатству Бульбонн. Монсегюр никогда не принадлежал ему. «Если моя сестра, — продолжает он, — была дурной женщиной и грешницей, нельзя уничтожать меня за ее грехи». С другой стороны, он никогда не нападал на паломников он сражался только с разбойниками, принявшими крест, чтобы отобрать его владения. «Любой из этих предателей и клятвопреступников, — говорит он, — кто попадался в руки мне или моим людям, лишался глаз, ног, кистей или пальцев рук. Я радуюсь, думая о тех, кого убил, и жалею, что не захватил их гораздо больше».

Вот крик ярости, вырвавшийся у противника того самого Монфора, чьи аутодафе влекли за собой такое мщение! Он находит отклик в группе рыцарей из отряда графа Тулузского. Один из них, Арно де Вийемюр, услышав упреки Раймунду-Рожеру за резню среди немецких крестоносцев, поднимается и восклицает: «Сеньор, если бы я знал, что на этот злой поступок обратят особое внимание и что в римской курии он наделает столько шума, — уверяю вас, их бы добавилось, этих крестоносцев без глаз и без ноздрей». Услышав эти слова, весь Собор прошептал: «Помилуй Бог, этот человек смел и безумен!»

Когда дрожь, вызванная этим грубым напоминанием о кровавой войне, улеглась, граф Фуа закончил свое выступление, обрушившись на епископа Фулька, этого монаха без монастыря, этого бывшего жонглера, «чьи лживые песни и изощренные сатиры — гибель для любого, кто их произносит». Едва он был избран в Тулузу, «он разжег такой пожар, что никогда не достанет воды, чтобы его погасить. Более пятисот тысяч человек, великих и малых, он лишил жизни, тела и души. Клянусь верой, которую обязан питать по отношению к вам: по его действиям, по его словам, по его поведению это скорее Антихрист, чем римский легат».

Эта выходка не способствовала тому, чтобы смягчить враждебное большинство. Папа впервые попытался успокоить страсти. «Граф, — сказал он оратору, — ты хорошо изложил свое право; но ты слегка преуменьшил наше. Я выясню, кто тебе должен и чего ты стоишь. И если я пойму, что ты прав, ты получишь обратно свой замок таким, каким ты его отдал». Прежде чем закрыть заседание, слово дали Раймунду де Рокфёю, представителю молодого Транкавеля — сына виконта Безье, умершего в тюрьме после падения Каркассона. «Он был убит, — заявил этот новый адвокат, — Симоном де Монфором и его крестоносцами. Государь Папа, верните обездоленному сыну его землю и спасите свою честь. Если вы вскоре же не отдадите ее в назначенный срок, я потребую у вас этого наследства на Страшном Суде». — «Друг мой, — ответил Иннокентий III, — будет вынесено справедливое решение». После этого Папа с приближенными удалился в свои покои.

Новая сцена. Иннокентий в своем латеранском саду «скрывает свою печаль и пытается рассеяться». Но прелаты Юга и другие епископы — представители большинства — появляются и здесь, чтобы оказать на него давление и заставить выступить против графов. «Государь, если вы вернете им землю, мы все окажемся на краю гибели. Если вы отдадите ее Симону — мы спасены». — «В этом деле, — отвечает Иннокентий, — я не согласен с вами. Неужели я, вопреки закону и разуму, совершу несправедливость, обездолив графа Тулузского — истинного католика, отобрав у него фьеф и отдав его права другому? Я могу согласиться лишь вот на что. Пусть Симон продолжает владеть всей землей, которую он отнял у еретиков, но пусть отделят ту, которая по закону принадлежит вдове и сироте».

Это решение вызывает у епископов восклицания протеста. Решить вопрос таким образом значит ничего не дать Симону де Монфору. Если Папа считает графов Тулузы, Фуа и Комменжа католиками, получается, он не относит их домены к тем, которые отняты у еретиков. «Землю, которую он одной рукой жалует Симону, он другой рукой отнимает». И тогда Фульк Тулузский, архиепископ Ошский и магистр Федизий с напором развивают свои доводы. Нужно, чтобы все графство Тулузское без всяких оговорок было передано Монфору. «Отдайте землю всю целиком ему и его роду, — говорит Фульк, — а если вы этого не сделаете, я попрошу, чтобы повсюду прошли меч и пожирающий огонь». Или Папа хочет отказаться от услуг вождя крестового похода? «Это значит отречься от всех нас. Мы внушали народу, что граф Раймунд — злодей, что его поведение отвратительно и по этой причине он не должен управлять фьефом. Если Симон завоевал всю эту страну, если он вложил ее в руки святой Церкви, если он нанес и получил столько ударов, пролил столько крови, то отнимать у него теперь эту землю противно закону и разуму. Впрочем, возможно ли будет ее отобрать? Мы готовы защитить его от любого, кто покусится на его землю».

Папа пытается дать отпор. Он снова утверждает, что граф Тулузский никогда не переставал быть католиком. Он упрекает епископов за их непримиримость, «за их жестокие чувства и за те возбуждающие проповеди, которые они произносили вопреки его воле». Один архидиакон из Лиона, имя которого осталось неизвестным, аббат Болье, посланник Иоанна Безземельного и, возможно, архиепископ Амбренский также высказываются за милосердие. Папа находит и другого помощника, неожиданного, — Арнольда-Амальрика, побуждающего его действовать по собственному усмотрению, игнорируя мнение большинства. «Могущественный государь и достойный отец, рассудка у вас в изобилии; судите и правьте без боязни — пусть ни страх, ни деньги не отдаляют вас от Бога».