Инквизитор - [10]

«Что ты сделал с собой, Адам?»

Я поднял взгляд на пришедшую. В ее глазах было столько заботы и любви. Она со смирением смотрела на меня.

– Мама… Прости.

«Адам!»

Голос был не мамин. Он прозвучал настойчиво и немного отрезвил меня. Я почувствовал, как подкосились ноги и табурет выскочил из-под них. Послышался тяжелый хруст и глухой удар, я не мог поднять лицо. Не мог взглянуть призраку в темные добрые глаза.

– Надия… Зачем ты пришла? Я и так уже практически умер.

Она склонилась надо мной и взяла мое лицо в свои холодные мертвые ладони. Странно, но впервые я чувствовал прикосновения призрака. Они были мягкими и едва заметными. Мне вполне могло и привидеться.

«Я пришла помочь тебе, Адам».

Со слезами на глазах я взглянул ей в лицо. Там не было гнева. Почему там не было гнева? Она должна быть так зла на меня, я убил всех ее сестер, сжег ее на костре, подверг пытке. Почему, почему она смотрит на меня с такой смиренной любовью, с какой матери прощают своих сыновей? Что бы они ни сделали, материнская любовь никогда не уменьшится.

– Разве мне можно помочь? – почти выкрикнул я и снова потянулся за петлей.

Она перехватила мою руку своими длинными изящными пальцами и притянула к себе.

«Отпусти веревку, тебе необязательно умирать. Ты должен жить».

Из моих глаз полились слезы, кулаки разжались. Я сдался. Впервые в своей жизни я уступил. И кому – ведьме! Надия обхватила меня эфемерными руками и прижала к себе, как ребенка. Она не шептала надо мной молитвы, как это делал Рафаэль, не говорила мне, что я болен. Я плакал, и она плакала вместе со мной. Ее призрачные слезы гулким эхом отдавались у меня внутри, падая на каменные плиты.

«Ты жив. Ты жив. Ты жив».

Я уснул крепким сном и больше никогда не горел на костре.

Отшельники

– С этого момента вы отреклись от церкви…

– Не стоит обманывать себя, причисляя меня к героям, Натан. Я никакой не герой.

После моей попытки самоубийства Надия исчезла и не желала больше появляться. Внезапно оставшись без собеседника, я чувствовал себя так одиноко, что хотелось выть и кричать от отчаяния. Стены равнодушно наблюдали за моими глупыми попытками. Я звал ее, звал сквозь сон, но она не отвечала. Было похоже, что она ушла навсегда.

Церковь предстала передо мной в новом свете, теперь я многое начал понимать, замечать вещи, которые все это время были перед моим носом.

Весна подходила к концу. Леса шелестели и манили меня сильнее, чем когда-либо. Хотелось сбежать из этого лживого дворца, найти дорогу из царства тьмы. Но ни одно желание не могло заставить меня покинуть церковь и Круг. Даже несмотря на открывшуюся правду, я оставался трусом.

Мое расписание не менялось. Встать, умыться, помолиться, целый день слушать людей, проводить отпевания, заниматься работой священника. Возненавидев Рафаэля и каждого святого отца в собственной церкви, я не мог отречься от нее. В отличие от Чейза, я любил Бога. Я верил Ему, просто не всегда получалось.

Ведьмы. Я скучал по убийству. Уже много недель я не проливал крови, и это тревожило меня. Каждое мгновение, каждый день мне казалось, что сейчас из-за угла выскочит Рафаэль и поведет меня на костер. Уходя ночью на охоту, я резал свиней и обмакивал свой меч в их крови, чтобы не возникало подозрений. Но от отца тяжело что-либо скрыть. Он проницателен, слишком умен, чтобы повестись на такой глупый и дерзкий поступок.

Однажды он вызвал меня в свою комнату. Чувствуя, как подкашиваются от страха ноги, я в очередной раз мысленно воззвал к Надии. Рядом с ней было бы не так страшно, она бы поняла меня, успокоила. Но Надия хранила молчание и не желала появляться. Больше всего меня страшили слова Рафаэля. Я боялся того, что его речи могут снова заманить меня к себе, разуверить в своем здравомыслии. Костры страшили меня меньше повторного погружения в ложь инквизиции.

Массивная дверь открылась передо мной, и я зашел в помещение. Оно было не похожим ни на мою комнату, ни на комнату Чейза. Единственное окно было зашторено пыльным гобеленом, вокруг были зажжены свечи, их пламя дергалось от едва уловимого ветерка. Кровати, как я ни озирался, найти не смог – лишь небольшой матрац на полу да подстеленное под него сено. Я вопросительно взглянул на Рафаэля, забыв о всякой осторожности.

– Святой отец…

Он ответил мне проницательным взглядом из-под кустистых бровей, но промолчал. Я долго стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что сказать или сделать, чтобы не показаться неучтивым.

– Мне доложили, что ты пропускаешь проповеди. – Его густой, тяжелый голос, словно тягучая сметана, прозвучал почти нежно, с укором.

– Я не мог прийти в Круг, отец… Я был на охоте.

– Оставьте эти детские названия, Адам. – Он отмахнулся от моих слов, как от надоедливой мухи. – Называйте вещи своими именами. Охоты и Круга не существует, все это вы придумали только для того, чтобы оправдать свои действия.

Я продолжал смотреть в пол, понимая, что если хоть на мгновение встречусь с его взглядом, то не смогу противиться его воле.

– Вы должны понять, Адам: того, что мы делаем, не нужно стыдиться. Мы исполняем волю Божью, мы избавляем мир, который Он нам доверил, от тварей, не желающих подчиняться Им же установленным правилам.