Инквизитор. Охота на дьявола - [98]

— Тем лучше, — отозвался Бартоломе. — Постарайтесь забыть все, что с вами произошло. Я не спрашиваю вас, кто вы такой. Я больше ни о чем вас не спрашиваю. Подлинный убийца и колдун за решеткой. Вы свободны.

Вернулся Санчо, ведя на поводу гнедую лошадь. Бартоломе передал поводья бывшему узнику.

— Уезжайте. Уезжайте отсюда как можно быстрее. Я не знаю, почему вам пришло в голову называть себя доном Фернандо, но мой вам совет — навсегда забудьте это имя. Придумайте себе что-нибудь другое. А упорствующий, нераскаявшийся еретик Фернандо де Гевара исчезнет, будет предан огню, и прах его развеет ветер.

Освобожденный узник пристально посмотрел в глаза инквизитора, точно пытался найти там ответ на мучивший его вопрос.

— Я не знаю, боготворить мне вас или ненавидеть, молиться за вас или проклинать. Много дней подряд вы терзали меня, допрашивали, сбивали с толку, пытали, да, пытали! А теперь из ваших рук я получаю свободу. Если б не вы, я прошел бы крестный путь до конца… Я уже думал, что так оно и будет…

— В седельных сумках вы найдете сотню эскудо и светскую одежду, — перебил его Бартоломе. — Возможно, я был с вами излишне жесток и несправедлив. Но теперь я сделал все, что мог для вас сделать. Уезжайте! Немедленно уезжайте!

— Я… благодарю вас.

Бартоломе сознавал, что торопит отъезд де Гевары совсем не потому, что бывшему арестанту угрожает какая-то опасность, напротив, маловероятно, что подмена узника будет обнаружена, а потому, что ему было тяжело выслушивать и слова благодарности, и слова упрека. Благодарность спасенного им человека бередила его душу сильнее, чем он хотел это показать, а упреки звучали как голос собственной совести, которую он изо всех сил заставлял молчать.

Де Гевара вскочил в седло. И сразу же преобразился: приободрился, приосанился, и впервые за много дней (а, может быть, и лет) на его лице появилась улыбка. И эта простая, сердечная улыбка сразу же сделала его непохожим на брата, чья ухмылка напоминала волчий оскал.

— Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в доме на улице Королевы напротив оружейной лавки, — сказал Бартоломе. — Но, я надеюсь, больше я вам не понадоблюсь. Прощайте! Ну же, вперед! — и Бартоломе ударил лошадь по крупу.

Отъехав шагов на десять, де Гевара оглянулся в последний раз и вдруг, словно опомнившись, пустил лошадь в галоп. Толстая торговка, с утра спешившая на рынок с полной корзиной свежей зелени, взвизгнув, отпрыгнула в сторону. Случайный прохожий, едва не угодивший под копыта лошади, послал вдогонку бешеному наезднику цветистое проклятие.

— Ну, вот и все, — тихо произнес Бартоломе, глядя вслед удалявшемуся всаднику. — Кажется, я так же, как и он могу сказать: я свободен!

* * *

Долорес проснулась, когда ее щеки коснулся луч солнца, пробившийся меж неплотно закрытыми шторами. Впервые в жизни она просыпалась не у себя дома, и не в своей постели, а в неудобном кресле. Спина затекла, руки упирались в жесткие подлокотники.

Первым ее чувством было удивление. Мгновение — и она вспомнила все, что произошло с ней вчера, все, что перевернуло ее жизнь.

Тишина, не нарушаемая ни единым шорохом, подсказала ей, что в доме она совершенно одна. Бартоломе ушел. Ушел вместе с Санчо. Ушел, несмотря на то, что вчера чувствовал себя так плохо. Ушел, потому что сейчас от его действий зависела судьба несчастного узника.

Тревога вновь ожила в сердце Долорес, уже не такая мучительная, как в прошлую ночь, но все же томительная, угнетающая. Она успокаивала себя тем, что сейчас, по крайней мере, жизни Бартоломе ничего не угрожает. Кроме того, к грусти и беспокойству все же примешивалось чувство гордости. Гордости за него. Да, да, Бартоломе именно таков, каким она себе и представляла! Он накажет виновного и не даст погибнуть невинному! Многие люди, думала она, прячут пороки за мнимыми, показными добродетелями, они как плоды, красивые и гладкие снаружи, но гнилые внутри. Он же, напротив, прикрывал доспехами холодности и насмешки честное, верное, благородное и ранимое сердце. Но этот панцирь не был непробиваемым и прочным. Достаточно было напомнить ему о том лучшем, что скрывалось в его душе, позвать его, попросить его о помощи.

Чуткий слух девушки уловил, как скрипнула входная дверь. Она порывисто вскочила и устремилась навстречу возвратившемуся герою.

Еще четверть часа тому назад Бартоломе казалось, что охота на дьявола совершенно его измотала, что он смертельно устал и что он хочет только одного — покоя, но вдруг ощутил почти незнакомое ему до этого чувство — радость от сознания того, что совершил добрый поступок. Де Гевара, настоящий или мнимый, был свободен, настоящий убийца — заперт в тюрьме. Дело завершилось. Теперь и он сам мог вздохнуть с облегчением. Теперь он тоже был свободен. Он мог забыть кошмар пережитых дней. И он был счастлив. Потому что его возвращения ждала Долорес.

Едва он переступил порог своего дома, как она порывисто бросилась к нему навстречу. Он подхватил ее на руки и легко закружил по комнате. Однажды ее вот так же попытался взять на руки Рамиро. Тогда Долорес показалось, что ее сгреб в охапку медведь, она надавала моряку пощечин, обозвала его нахалом и дураком. Теперь у нее захватило дух, словно она парила в небесах, но ей не было страшно, потому что руки, которые держали ее, были не только нежными и ласковыми, но и сильными и надежными. Она таяла в его руках, как воск. Она неслась по течению в бурлящем, быстром потоке.