Инкуб - [65]

Неожиданно Финист забеспокоился и гортанно выкрикнул. Цветанка замерла, испугавшись, что это снова преследователи, но Юлиан оказался прозорливей.

— Так! Бунт на корабле! Ты тоже проголодался? — на его лице появилось сожаление. — А вот мяса у меня нет, могу предложить только хлеб. Будешь?

Сокол не возражал, и он скормил ему оставшуюся часть каравая. Видя такое дело, девушка разделила поровну свой сыр и хлеб и протянула их юноше — он заколебался, но не стал отказываться. Невзирая на деньги, трактирщица отказалась выдать ему продукты, и это было всё, что одна из служанок сунула ему украдкой, когда он выходил из кухни.

Съев всё до крошки, Юлиан пожалел, что не захватил с собой что-нибудь попить, и Цветанка вспомнила про речку.

— Слушай, зачем ты спрашивал у меня крошки для рыб, когда у тебя самого был хлеб?

— Вот ещё! Я же не дурак, чтобы переводить еду на всяких рыб. — Он протянул ей руку. — Подъём, наследница Акаши[11], отдохнешь, когда доберемся до населённых мест. Хорошо? А то не хотелось бы ночевать в лесу. От волков можно забраться на дерево, но от крупных кошек и медведей там не спрятаться. Конечно, по осени хищники не нападают на людей, но лучше не рисковать и всё же поискать нормальное пристанище.

Устрашённая перспективой встречи с хищниками, Цветанка подскочила как ужаленная. Примерно после часа блужданий по лесной чаще она заметила просвет в ряду лесных гигантов.

— Смотри! Там вроде бы там просека.

— Где? — проследив за направлением её пальца, юноша обрадовался. — Слава богу! А я уже боялся, что мы останемся под открытым небом, да ещё под проливным дождём.

Действительно, погода резко поменялась. Небо нахмурилось, и по верхушкам деревьев загулял сильный ветер. Ненастье вот-вот грозило разразиться дождём и они, не сговариваясь, прибавили шаг.

Дом они увидели, как только ступили на просеку и, похоже, в нём никто не жил. Трубы не дымились, в окнах не горело ни единого огонька, хотя уже стало темнеть и на небо высыпали первые звёзды. Да и тропинка, ведущая к дому, была еле заметна. В отличие от Цветанки, юношу не расстроило отсутствие хозяев. Он даже обрадовался, что им не нужно проситься на постой.

Когда они подошли поближе к дому, Юлиан удивлённо присвистнул.

— Ого, да это целые хоромы! Интересно, в чью умную голову пришла мысль забраться в такую глушь? — Он потянул за массивную бронзовую ручку, позеленевшую от времени и тяжёлая дубовая дверь, жутко скрепя несмазанными петлями, неохотно пропустила их внутрь. Перешагнув через порог, они оказались в огромной комнате, которая по своему устройству больше походила на холл в господском доме, чем на сени в крестьянской избе. Цветанка выглянула из-за спины юноши и, напуганная готической обстановкой, тихо охнула и снова спряталась за него.

— Да! Мрачняк, что надо!.. Но дарёному коню в зубы не смотрят, — бодро заметил Юлиан и свойски похлопал деревянную горгулью по жуткой голове, не заметив при этом, что губы скульптуры дрогнули в довольной улыбке.

Видя, что девушка побаивается дома, он погнал её за дровами, и при этом строго настрого наказал не отходить далеко от дома, а сам занялся обследованием их пристанища. Вооружившись найденным железным прутом, он с соколом на плече обошёл все комнаты. Неприятные сюрпризы отсутствовали и это его порадовало. Воевать ещё с кем-то сегодня у него не было ни сил, ни настроения.

Для ночлега ему приглянулась небольшая комната с печью, находящаяся на первом этаже. Видимо, здесь когда-то обедала прислуга. Особого уюта не было, зато было всё необходимое, такое как стол, стулья и даже буфет с сундуком. Финист задремал под импровизированным клобуком и Юлиан, чтобы не беспокоить раненую птицу, посадил её на спинку тяжелого стула, а сам отправился на поиски посуды. Кухня располагалась внизу, но он не удержался и, ведомый любопытством, снова заглянул в комнаты на верхнем этаже — при первом обследовании дома ему было не до полезных находок.

В комнате с камином, видимо служившей спальне неведомым хозяевам, на огромной резной кровати он обнаружил груду истлевшего тряпья. Судя по очертаниям и белеющим костям, это были останки человека, а если судить по одежде, источенной мышами, то это был мужчина, несмотря на его длинные белые волосы.

Лохмотья камзола, сшитого из шёлка, который со временем не утратил своей яркости, и потускневшие нити золотого шитья свидетельствовали о том, что он не из простого сословия и даже не богатый торговец, а, скорей всего, дворянин. Юлиан покачал головой, гадая, что могло привести его в такую глушь, а вот от чего умер незнакомец, ему было ясно с первого взгляда. С левой стороны его груди торчал кинжал, точней, почерневшая серебряная ручка в форме вытянувшегося в беге волка — увеличенной копии тех, что на цепочке кулона, который он подарил девушке. Правда, у этого волка не было глаз, — остались только выемки, предназначенные для камней — но он не сомневался, что они были красными.

Обрадовавшись находке, Юлиан подошёл к кровати. Ржавое лезвие оказалось иззубренным и хрупким, но он всё равно решил взять кинжал с собой: хоть какое-то, но это было оружие. И что удивительно, в отличие от кулона, кинжал не вызывал у него внутреннего отторжения. Скорей наоборот, он придавал ему уверенность.