Инкуб - [59]

Несмотря на уплаченные огромные деньги, де Фокса даже близко не подпустили к девушке. Его любимую как дикого зверя держали в железной клетке и, судя по виду, жестоко пытали. Вместо цветущей красавицы его глазам предстало жуткое существо, мало чем похожее на человека. Часть волос девушки была сорвана с головы, а тело покрывали жуткие гноящиеся язвы, запах которых был совершенно невыносим.

Несмотря на невменяемое состояние, Вероника узнала его и заплакала, а затем, вцепившись изуродованными пальцами в прутья решетки, дико закричала, умоляя его о спасении.

Что произошло дальше, де Фокс не помнил. Он дрался как бешеный, но ему не удалось пробиться к девушке. Единственно, что навсегда отпечаталось в его памяти, когда стражники волокли его к выходу — он увидел, как Вероника опустилась на пол клетки и, подняв голову, с отчаяньем завыла…

Удушливой волной взметнулась ярость, и молодой человек бросился вон из комнаты, не в силах выдержать её напор. Отшвыривая встречных на своём пути, он выскочил на улицу, щедро залитую солнцем, и бросился к конюшне.

Сонно копошащиеся конюхи шарахнулись в сторону, когда граф, прижимаясь к гриве вороного, с диким воплем вылетел из распахнутых ворот. Куры оказались менее поворотливы, и трактирщица долго не могла успокоиться, выкрикивая ему вслед все известные ей ругательства, а она их знала немало, благодаря участию в военных кампаниях своей госпожи.

Глава 11 Новоявленные Ганзель и Грета на прогулке

Чтобы не терять время и деньги, Юлиан и Цветанка решили прогуляться до лесочка, где после нападения разбойников были припрятаны их походные вещи. Некоторое время они шагали молча. Несмотря на слова ведьмы, девушка до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке. Она прокручивала в уме воспоминания детства и её всё больше одолевали сомнения: слишком уж Миланика отличалась от остальных женщин, что жили в Ладуни. И дело было не столько в её необычной внешности и повадках — к счастью род Медуницы были многочисленным родом, и сельчане вели себя миролюбиво — самые её странности, о которых не знал даже Ивин, начинались тогда, когда он уезжал по делам, и она оставалась одна с детьми.

Вот тут-то с неё и слетала маска образцовой хозяйки. Нарядившись, как богатая дама, Миланика целыми днями слонялась по дому и тихо вздыхала или, смеясь и кокетничая, разговаривала с невидимыми собеседниками. Правда, когда дети подросли, это случалось всё реже и реже. Теперь, в отсутствие отца, она учила их танцам и тому, что называла хорошими манерами; а ещё она рассказывала им страшные сказки о мертвецах-кровопийцах, но чаще всего они были о злой королеве-колдунье, которая не любила свою дочь и всячески измывалась над ней и своими несчастными подданными. Рассказывая о ней, Миланика горько плакала, и дети начинали хныкать вслед за ней. Но как только начинался хоровой плач, она сразу же утирала слёзы и, тормоша малышей, затевала весёлые игры, и вскоре по всему дому звенел заливистый детский смех.

Мать прощала им любые шалости. Единственно, чего она не переносила — это пение. Слыша его, она сразу же уходила прочь. И обидней всего от этого было маленькой Цветанке, которой люди говорили, что она поёт как ангельская пери. И лишь Миланика, заслышав чудесный голос дочери, хваталась за голову и кричала, чтобы она прекратила терзать её душу. Девочка не хотела огорчать свою горячо любимую мать и постепенно отучилась петь, даже наедине с собой.

Но то, что сейчас беспокоило девушку, начиналось тогда, когда отлучки главы семейства приходились на полнолуние. С наступлением сумерек Миланика всё чаще металась по дому и, что-то невнятно бормоча, дико сверкала глазами. Кода напуганные дети начинали плакать, она выскальзывала на улицу и возвращалась лишь под утро — спокойная и довольная. Как-то раз Цветанка решила проследить за матерью, но не смогла угнаться за ней. Она скрылась в лесу и, вернувшись, сразу же сняла с себя одежду и взялась за стирку; но девочка заметила, что вода в корыте окрасилась в красный цвет.

Цветанка не хотела думать, что это означает, но после того как она узнала о том, что её мать родом из Ночного королевства, ей было уже сложно отмахнуться от тех мыслей, которые поневоле возникали в её голове.

Заметив, что спутница приуныла, Юлиан некоторое время посматривал на неё, а затем протянул руку и ободряюще сжал её узкую ладошку. Он видел, девушку что-то беспокоит, но ни о чём её не расспрашивал, ожидая, когда она сама доверится ему и всё расскажет.

По дороге им попался небольшой мостик. Дойдя до его середины, юноша облокотился на перила и посмотрел вниз. Сквозь прозрачную воду спокойной речки просвечивала разноцветная галька, а на тёплом мелководье, насквозь пронизанном солнечными лучами, плавали стайки юрких мальков. Всё это живо напомнило ему самую счастливую пору детства, которая в его памяти была неразрывно связана со временем, проведённым в деревне у бабушки Антонины Марковны.

Юлиан повернулся к девушке.

— У тебя не завалялось немного хлебных крошек?.. Нет? Ну, и ладно. — Он лёг на перила и заглянул под мост. — Ух, ты! Гляди, какая здоровенная рыбина прячется за камнем! Жаль, что нет удочки!