Инки - [30]
Считалось, что предок-родоначальник, главным образом за счет войн, обеспечил себя собственной территорией, дав происходящему от него айлью возможность существовать в качестве автономной группы. Почитание его памяти прежде всего должно было подтвердить права его потомков на их земли и ирригационные каналы. В провинциях Уайлья и Касатампу по отношению к предкам применяли термин мальки, которым на языке кечуа в первую очередь называется любое растение, посаженное человеком. Таким образом устанавливалась аналогия между захватом прародителем-воином территории и укоренением в земле растения, призванного приносить плоды — его потомков. В древних источниках перевод «предок» (progenitor), который дан для термина мальки, дабы сделать эту метафору понятной, иногда дублируется другим — «семя» (semilla). Инки верили, что умирая, основатели различных айлью раздваивались, превращаясь в продолговатые монолиты, которые вкапывались в землю в деревнях или на полях и назывались уанка в центре Перу и уанк ’а в Куско.
Резной монолит (уанка) культуры Рекуай, представляющий предка-родоначалъника
Так, Манко Капак и его братья превратились в скалы, и двойной камень прародителя инков находился в главном святилище Куско, «Золотом Храме», Кориканче. Эти монолиты являлись осязаемым выражением первоначального акта захвата некой территории, а их фаллическая форма воскрешала в представлении завладение плодородной землей (женского рода) предком-мужчиной. В обмен на такое поклонение основатель айлью должен был гарантировать плодородность полей и жизненную силу людей.
Если Инка после своей смерти переходил в статус прародителя и автоматически удостаивается поклонения потомков, то большинство основателей родов, о которых идет речь в наших исторических источниках, совершали нечто героическое, практически мифическое в далекую эпоху. Приписываемые им подвиги действительно можно считать сверхъестественными: один был способен сделать так, чтобы кукуруза или картофель взошла, лишь дунув на землю, тогда как другой облетал свою территорию, превратившись в кондора.
Кроме того, за исключением довольно-таки особенного случая инкских правителей, основатели айльюие имели человеческое происхождение. Некоторые из них появились из подземного океана и пришли в этот мир через некую пещеру или источник. Другие вылупились из яиц, упавших с неба и оставленных на вершине какой-либо горы.
Возможное изображение предка-родоначалъника племени уари, несущего маис (на керамике наска)
На языке кечуа эти места происхождения назывались пакарина, «место появления», и сами становились предметами культа. Прародитель обычно «появлялся» вместе с братьями, которые вылезали из соседних дыр или яиц. Эти братья впоследствии порождали айлью, которые, благодаря связям, объединявшим их родоначальников, образовывали союз. Таким образом, все люди происходят не от первоначальной пары, как в христианстве, но от различных предков, которые узаконивают автономию каждого рода и неотчуждаемость ее территории и ресурсов. Этот полигенизм, который тесно связан с организацией андского общества, явится одним из основных камней преткновения для христианизации.
К бальзамированию, даже для правителей, инки прибегали лишь в исключительных случаях. Хуан Поло де Ондегардо, испанский чиновник, который в 1560 году обнаружил и конфисковал мумии Инков, свидетельствует о том, что лишь некоторые из них были забальзамированы. Чаще всего инки довольствовались тем, что подвергали тела умерших воздействию сухого и холодного горного воздуха, дабы высушить их, не извлекая внутренностей. Кожу иногда обмазывали некой субстанцией, благоприятствовавшей консервации (как правило, перцовой камедью, смешанной с известью). Благодаря сухости андского климата трупы могли сохраняться в приличном состоянии на протяжении нескольких столетий. Мумию оставляли в сидячем положении, с подтянутыми к подбородку коленями, в каком-нибудь святилище или доме.
[Инка Виракоча] процарствовал более пятидесяти лет; об этом же говорил вид его тела, когда я видел его в Куско в начале тысяча пятьсот шестидесятого года, когда я, вынужденный уехать в Испанию, заходил в дом лиценциата Поло Ондегардо, урожденного Саламанки, который был коррехидором того города, чтобы поцеловать ему руки и проститься с ним по причине моего путешествия. Среди других благодеяний, которые он оказал мне, он предложил: «Поскольку ты едешь в Испанию, войди в это помещение; ты увидишь кое-кого из своих предков, которых я извлек на свет, чтобы у тебя было что рассказать там». В помещении я увидел пять тел королей инков — три мужских и два женских. Один из них, как говорят индейцы, был тот Инка Виракоча; было видно, что он прожил долгую жизнь; у него была белая как снег голова. Второй, говорят, был великий Тупак Инка Юпанки, который доводился правнуком Виракоче Инке. Третий был Уайна Капак, сын Тупака Инки Юпанки, праправнук Инки Виракочи. Двое последних не казались столь старыми, хотя и у них были седые волосы, но не столько, сколько у Виракочи. Одна из женщин была королева Мама Рунту, супруга этого Инки Виракочи. Другая была Койа Мама Окльо, мать Уайна Капака. [...] Тела их были сохранены полностью; все было на месте — каждый волосок с головы, из бровей и ресниц. Они были в тех своих одеждах, которые носили при жизни: на голове только льауту и никаких других королевских знаков отличия. Они сидели [на корточках], как обычно садятся индейцы и индианки: руки скрещены на груди — правая поверх левой; глаза опущены вниз, словно они смотрели на пол. [...] Я вспоминаю, что трогал палец на руке Уайна Капака; казалось, что это — деревянная статуя, настолько он был твердым и крепким. Тела были настолько легкими, что любой индеец переносил их на руках или на плечах из дома в дом, когда кабальеро просили об этом, чтобы посмотреть на них. Их несли, закрывая в белые покрывала; на улицах и площадях индейцы падали на колени, поклоняясь им со слезами и стенаниями; и многие из испанцев снимали перед ними шляпы, ибо это были тела королей.
