Ингуши - [3]

В особом сарае, в старину в деревянных кадях, выдалбливавшихся из цельного куска дерева, а теперь в больших глиняных кувшинах, бережет ингушский хозяин продукты молочного хозяйства: сыр, масло, иногда мед, и здесь же наверху, на жердях, висят у него курдюк[3] и вяленая баранья туша. Рядом, под навесом, лежат кое-какие сельскохозяйственные орудия. Усовершенствованных орудий ингуш пока не знает. Вблизи от сарая вы увидите обмазанный плетневый домик — курятник, круглый или четырехугольный, и в стороне — еще одно такое же сооружение, по мусульманскому обычаю весьма опрятно содержимое — отхожее место. Если вы бросите еще раз взгляд на все эти несложные хозяйственные постройки и запасы хлеба и фуража, вас может поразить какое-то случайное расположение их и очень простое устройство. Собственно, самый двор перед домом обширен, пуст, часто неразгорожен, и только один из углов в нем как бы случайно занят этими запасами и сооружениями. Как-будто хозяйством ингуш стал заниматься недавно, не обстроился еще как следует, не знает, останется ли он надолго на этом месте. Конечно, не все дворы похожи один на другой. Более зажиточные лучше обросли хозяйственными постройками, сараями, навесами, летними кухнями, сапетками для кукурузы и ближе напоминают замкнутое пространство двора, отличающегося своей хозяйственностью и обстоятельностью земледельца Южной России. Но таких мне пришлось наблюдать меньшинство. Особенно наглядная разница получится, если сравнить дворы соседей кабардинцев (в Малой Кабарде) или чеченцев на плоскости, отдельные хозяйства которых по чистоте, обширности, благоустроенности и усовершенствованным способам земледелия могут быть прямо поставлены рядом с образцовыми дворами известных своей культурностью немцев-колонистов. Откуда же такая разница? Конечно, не от нежелания ингушей заняться своим хозяйством. В то время, как сосед-казак, поселенный на ингушских землях, получал в свое распоряжение от 3 до 5 десятин на душу, на долю ингуша досталось всего 1¹/₂ — 2 дес., — норма, по местным условиям, положительно недостаточная. В эти-то 1¹/₂ десятины еще не вполне привыкший к земледелию прежний скотовод-ингуш и вынужден был втиснуть свое неокрепшее земледельческое хозяйство. Развернувшаяся затем борьба с властями и казаками держала ингуша в постоянном напряжении, и ему некогда было вплотную заняться своим хозяйством.

Хозяин давно уже приглашает вас войти в дом, но мы еще не осмотрели база, где содержится скот и лошади. Задержимся на минутку и пройдем в это сооружение, приятно выделяющееся во дворе ингуша солидностью основательностью своей постройки. Баз (и в то же время конюшня) находится обыкновенно в непосредственной близости от дома, часто прямо примыкает к одной из его стен. Он огорожен обычно высоким и крепким досчатым забором и вместе с домом представляет собою как бы одно замкнутое целое. Проникнуть в баз можно часто только через специальный крытый коридорчик, устроенный вдоль короткой стены дома и находящийся под бдительным оком самого хозяина. В противоположность ингушу — земледельцу, в нем виден старый, заботливый и опытный скотовод. А случающиеся по ингушским аулам кражи скота и лошадей (но лишь в редких случаях — земледельческих продуктов, тоже остаток скотоводческих привычек!) лишь сильнее изощряют изобретательность хозяина по части охраны скота. Мне часто случалось видеть остроумнейшие способы сигнализации, начиная от веревки, протянутой от запоров конюшни к руке спящего с винтовкой хозяина, и кончая проведенными сигнальными звонками. Несмотря на такую предусмотрительность, кражи все-таки бывают, а на окраинах аула молодежь часто испытывает по ночам бдительность хозяев и нередко слышны ружейные выстрелы. Для постоянного наблюдения за внутренностью база и конюшни хозяин устраивает специальные оконца в примыкающей к ним стене дома, рядом с которым он и спит. Внутри база, если он достаточно велик, имеется открытое пространство, вдоль рады — навесы, разгороженные на отделения для крупного рогатого скота и лошадей, и особый хлев для овец или «баранты», как на Кавказе ее называют. Здесь же для верности иногда расположена и сторожка или летняя кухня, в которой зачастую живет один из близких родственников хозяина.

Но вот хозяин настойчиво приглашает вас войти в дом. Он смущен тем, что вы, гость, так долго находитесь у ней, не переступая порога дома. Верность долгу гостеприимства еще сохранилась у ингушей от тех древних времен, когда этот обычай был единственным средством упрочения и развития торговли и сношений между отдельными племенами, и все еще занимает почетное место в ряду других достоинств, необходимых для местного «джентльмена» — человека, безупречного во всех отношениях. Существует песня о Гази-мальчике, которая в яркие образы воплотила этот «адат», как называют на Кавказе передаваемые из уст в уста от предков обычаи и правила, до сих пор крепче всяких писанных законов направляющие жизнь горца от колыбели до могилы.

«У одного ингуша, по имени Олдана, был сын Гази, которого еще мальчиком отец просватал за кабардинскую княжну. Потом самого Олдана убили; сын его сидел однажды у дверей своего дома с „пандыром“ (струнный инструмент, напоминающий балалайку, по названию родственный малорусской „бандуре“) в руках и с грустью думал о своем убитом отце. В это время кабардинские князья, старые „кунаки“