Инга. Мир - [38]

В этом было что-то шаманское, сидеть, слушать, встраиваться, будто ты сама — волна, совершающая вечную последовательность. И это возвращало ее на свое место в мире. Так же, как мерный шаг по степным тропам, или как уютное ночное сидение перед компьютером, когда на экране чередой идут отснятые снимки, и десяток исчезает, чтоб после оставить один, самый нужный, на котором мир, увиденный ею, его небольшой вроде бы кусочек, вдруг обретает свой голос.

Думать не буду, так думала она, откидывая со лба пряди и следя через видоискатель. Буду просто снимать. Нажала. Прислушалась. Нажала. Увидела за спинами мелких — очередную побольше. Прислушалась, нажала. Не успела, ничего, ждем дальше.

— Мом ушла ловить волны, — так докладывал Олега Виве, когда вместе с террасы смотрели на сидящую у воды темноволосую фигуру.

Тут, на просторных песках Татарской бухты ветру было, где погулять, а крупный песок, белеющий плоскими насыпями колючих круглых ракушек, делал воду прозрачной, почти белой.

Надо сделать отдельные папки, каждой воде свою, думала Инга, нажимая на спуск снова и снова. Цвет воды, форма волн и прибоя, оно такое разное — везде. Меняя позу, улыбнулась. Виртуальная уборка, как и обычная, с протиранием пыли и раскладыванием мелочей по местам, это так успокоительно. Привести в порядок свои снимки. Свой дом. Себя.

Она положила старую камеру и взяла новую, подаренную сыном. Но иногда заведенный порядок хочется нарушить. И нужно нарушить. Взять в руки новое. Злиться, что все непривычно, и вроде бы хуже, чем правильный давно устоявшийся порядок. Но уже знать — после эти изменения встроятся в ее мир, делая его больше. Но не выбрасывать старое. Петр сказал — будто не было ничего. Он выбрасывает. Берет новенькое, свежее, съедает кремовую розочку с куска торта, и, отвернувшись, уже торопится к следующему свежему, новому красивому. Наверное, в этом есть своя правда. Для кого-то. Но не ей она. Время ползет или несется вскачь, и вроде бы, всегда течет в одну сторону, неумолимо. Для нас, для людей. Но кто сказал, что мы знаем о нем все? Можно ли жить в коротком, постоянно ускользающем настоящем? Отшвыривая прошлое, которое, как бы, не пригодилось и вообще, ушло, потускнело, изменилось. Да полно! Так же, как нельзя жить только мечтой о будущем, или перебирая воспоминания, ей — Инге, не хватает краткого сегодня. Для ее — Инги — жизни. Пусть Петр объедается сладким сегодня. А ее сундуки пусть будут набиты прошлым, чтоб его можно было вынимать и разглядывать, восхищаясь или грустя.

Выкупавшись, она вернулась к дому. Улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Гордея, не стала ему ничего говорить об утреннем разговоре. Пусть просто видит — она успокоилась и кое-что в сундуке прошлого перетряхнула, укладывая удобнее. Конечно, Олега после еще будет думать, и наверняка страдать и обижаться, все же для мальчика отец это важно, очень важно. Но все же то, что узнал, оно не смертельно. Бывают у людей трагедии более злые, и пусть всякие несчастья обходят стороной ее любимого болтливого Оума.

— Борщ сам сварю, — распорядился Гордей, громыхая помятой, но уемистой алюминиевой кастрюлей.

— Я могу, картошки там…

— Не. На тот край сходи, дом четыре, ну, увидишь, зеленые такие ворота, с виноградом. Купи парням сметаны. Лиза корову держит хорошую. Банка вот чистая, в обмен отдашь. Денег-то есть?

— Да. Я куплю.

Она взяла полотняную сумку с пустой банкой, сунула в карман сарафанчика денежные бумажки. И под пристальным взглядом Гордея вышла через уличные ворота на единственную длинную улицу. Идя по пыльной, каменной от жары глине, передернула плечами. Чего он так смотрит, на нее? Будто что-то знает или хочет сказать, да никак не говорит.

Калитку в зеленых глянцевых воротах дома номер четыре открыла девочка лет десяти, с мокрой черной косой на плече мятой футболки, в розовых трикотажных штанишках и с пластмассовой щеткой в руке. Выслушав Ингу, закричала в аквариумный зеленый полумрак осененного виноградом двора:

— Тетя Лиза! Тут за сметаной.

Из-за угла времянки быстро вышла женщина, вытирая руки краем цветастого передника.

— Сметанки, — пропела сладким голосом, цепко оглядывая Ингины смуглые плечи и спутанные ветром волосы, — а то, конечно, сметанки. А яичек не надо ли? Или сальца? У нас свое. С прослоечкой. Не сало, чисто бисквит, прям хоть картину рисуй. А вы где отдыхаити? Вы у Гордея, да?

Она засмеялась, подталкивая Ингу за угол времянки, мелким четким смешком, отделяя паузами одинаковые ха-ха.

— Ха-ха-ха, — та то кто ж надоумил, вы такая с виду культурная женчина, а выбрали сарай сараем. Ха. Ха. Ха. Вы б ото лучше поглядели бы, у нас, к примеру, три комнаты, да еще домичек, отдельный. Толик исделал люкс, специально, там и кондишин, и душик свой, и туалет. А если подешевле, там комнаты, завтра как раз мои москвичи едут, одна и свободная. Поглядите?

За углом царила белая жара, виноград кончался на краю беседки, а перед входом в огород небольшое пространство было оформлено под детскую площадку с альпийской горкой. Стоял тут на новеньких плитках надувной бассейн с набросанными рядом игрушками. Толпились вдоль забора пластиковые стулья вокруг белого стола, и цветной зонтик кидал на столешницу радужную тень.