Инферно - [11]

Разрешив таким образом вопрос, оба завалились на освободившийся диван и погрузились в здоровый сон. Утром, не обнаружив приятеля, долго вспоминали минувший вечер, пока наконец не догадались выглянуть в окно, под которым уже стояли машины «Скорой» и милиции.

Быстренько сговорившись о том, что друг в знак протеста против правительственной политики на Северном Кавказе прыгнул сам, собутыльники вышли из квартиры с намерением исчезнуть на время с линии горизонта, но были задержаны бдительным участковым.

Участковый работал на территории давно и одного из друзей ввиду прежних судимостей последнего сразу признал. По бегающим глазкам и ароматному выхлопу он быстро сообразил, что ребята идут не к бочке с молоком, и проводил обоих к машине.

К приезду Белкина один из спорщиков уже сознался в содеянном местному оперу, а второй, тот, что судимый и, естественно, более сведущий в юридических тонкостях, решил поиграть в Штирлица, дабы избежать карающей десницы закона. В общем, начал лопотать про доказательства, отпечатки пальцев, экспертизы и адвокатов.

Вовчику пришлось изобразить «возмущенную общественность», случайно проходившую мимо. Самым мягким возмущением было обещание повторить спор, выкинув судимого из окна третьего этажа отделения милиции. Все остальное относилось к «возмущению действием».

Вовчик, однако, границ беспредела не переступал, хотя и имел большое желание. Действие заключалось вовсе не в популярном методе крушения ребер кулаком или дубинкой – Белкин всего лишь прыгал вокруг судимого, как индеец на ритуале посвящения в мужчины, размахивал руками, иногда попадая по затылку судимого, брызгал слюной и выдавал классические уличные тирады. При слове «адвокат» он начал мелко Дрожать и рыть каблуком паркет, словно бык перед атакой. Товарищ, завидев это, поспешил подальше от греха сознаться, что и сделал за секунду до прыжка опера. Вовчик словно завис в воздухе, осадил и сразу успокоился.

Последующие пару минут он сглаживал шероховатости произошедшей беседы, рассуждая о причудах жизни и сводя до минимума возможность последующих попыток судимого пойти в отказ. Перед дверьми камеры они расстались, как два старых приятеля на автобусной остановке.

Сейчас Белкин и местный опер с чувством выполненного долга резались в нарды и ждали приезда дежурного следователя прокуратуры.

Каких-либо мероприятий по раскрытию убийства Антона на выходные не планировалось. Во-первых, людям нужен отдых, у всех семьи и личная жизни; во-вторых, «Центурион» и нотариальная контора были закрыты; а в-третьих, вопрос времени в данном случае не являлся определяющим фактором.

– Ты слышал, с лета у нас собираются ввести суд присяжных? – сообщил Белкину опер, пряча в стол коробку с нардами.

– Слышал, Шура, слышал. Допустимость доказательств, независимость решения, дополнительные права подсудимым… Кретины, доиграются в Америку. Хотят устроить расцвет демократии, не выбравшись из первобытно-общинного строя. Кому на пользу пойдет, если этих мамонтов сегодняшних оправдают? Они же воспримут эту победу демократии только с одной точки зрения – убивай, грабь, насилуй дальше. Наши «присяжные» – нормальные люди, любят смотреть «Дикую розу», читать статьи об обиженных милицией несчастных миллионерах; они никогда не скажут «виновен», потому что о судебном процессе имеют представление только из тех же сериалов.

Не говоря уже о судах над «папами» и «авторитетами». Там левых заседателей и близко не подпустят. Сегодня у нас заседают «тамбовцы», завтра – «казанские». Наши сограждане приспосабливаются к шараханью закона, как каракатицы к цвету морского дна.

– Да, верно. Самосуды начнутся. Оружия в городе столько…

– Да пошли они все…

Вовчик подошел к окну, выходящему в милицейский двор. Двое молодых постовых волокли к дверям отдела буянящего пьяного мужика. Мужичок отбивался как мог, осыпал постовых угрозами и пятиэтажным, плевался и рычал. Одного удара по печени дубинкой хватило бы, чтобы свалить крикуна с ног и мгновенно успокоить, но ребята не применяли спецсредств, а просто тащили нарушителя за руки. Крики с улицы переместились в коридор, затем в дежурку.

– Менты! Суки сраные!!! Удавлю! Ненавижу! Ненавижу! Козлы… Га-а-ады…

ГЛАВА 4

Вадим Семенович Свиристельский, Дядечка сорока с небольшим лет от роду, был довольно авторитетен и уважаем в сфере питерской юриспруденции. За свою трудовую биографию он успел потрудиться в одной из районных прокуратур, защитил диссертацию, проявил способности адвоката и, наконец, открыл собственную нотариальную контору на Апрельской улице.

Впрочем, нельзя было утверждать, что Вадим Семенович талант юриста и выдающийся ум получил по наследству – действительно грамотные люди, общавшиеся с ним, потом в ладошку посмеивались над некоторыми его юридическими перлами.

По наследству он получил энную сумму, позволившую в свое время преодолеть экзаменационный барьер юрфака, многими сверстниками до Свиристельского считавшийся непреодолимым.

Также ему достались шустрый характер типичного пройдохи, благородно-слизняковая внешность и любовь к наличным и бестаковым.

Делая первые шаги по выбранной стезе, он старался не столько вникать в тонкости дела, сколько приобрести максимальное количество выгодных связей и создать для себя приличную рекламу высокопрофессионального правоведа. Постепенно его сфера знакомств начала распространяться и на криминогенный слой общества, особо бурные ростки подобные связи пустили, когда Свиристельский перешел на адвокатскую практику.