Инфант испанский - [24]

— Иван! — грозно крикнул Великовский со сцены. — Саше сегодня разговаривать нельзя! И вообще иди сюда.

Саша уныло посмотрел Ване вслед. Прекрасно. Теперь они будут от него шарахаться, как от чумного, и бояться заговорить. В довесок к репутации жалкого слабака, который не выдержал мало-мальски серьезной нагрузки. Очень хочется кому-то пожаловаться, но нельзя. Так не делают. Это не профессионально. Чтобы отвлечься от неконструктивных мыслей, Саша постарался сосредоточиться на репетиции. Хотя бы со стороны посмотреть, как это получается у тех, кто действительно умеет.

Вот, пожалуйста, Ваня в одну секунду стряхнул с плеч и недосып, и груз житейских забот, и вспыхнул от первой же искры, высеченной его партнерами по сцене. Карлос был в очередной раз низвергнут с ослепительных высот надежды в горькую пучину отчаяния. И вслед за ним туда же рухнула Эболи… Так ей и надо, змее! Зачем она наговаривает на Родриго и сеет зерно сомнения в душе Карлоса? Впрочем, не так уж она и наговаривает… А вот и сам Родриго. Еле сдерживает бешенство… как и Эболи. Хороша! Ух, что творится! Ладно, сейчас Карлос их разнимет, в этой сцене трупов не полагается… Кинжал, кстати, у Сёмы довольно острый, он сам им порезался уже два раза. Удивительно, как так получается, что Карлос, который вообще-то выше ростом, повис на руке у Родриго… и был небрежно сметен с дороги, как невесомая щепка… Гульнара должна здесь раскинуть руки в стороны (а по изначальному замыслу Великовского еще и обнажить грудь): убивай, мол, слабую женщину, герой! Но она вдруг отпрянула в сторону, словно и впрямь испугалась. Родриго должен выронить кинжал… почему он не роняет? Почему так странно смотрит? Не на Эболи, не на Карлоса, поверх их голов? Сашу ледяным осколком пронзила нелепая догадка: он хочет убить… он на самом деле хочет убить, какая сладкая мысль — убить, наконец дать себе волю… Сейчас Карлос должен его остановить! Ну где он?.. Саша боялся отвести глаза от Родриго, боялся, что если он это сделает, случится нечто непоправимое… «Хватит! Стой!» — взмолился он мысленно. Он бы крикнул это вслух, но был словно парализован и прикован к месту.

Музыка стихла. Родриго разжал пальцы. Кинжал со стуком упал на пол.

— Стоп! — Великовский поднялся со своего места. — В целом неплохо. Только Гуля пропустила реплику. Сёма, ты как? Не порезался?

— Нет, — сказал Сёма, подбирая кинжал. — Мы ведь его затупили.

Саша забыл отключить звук у телефона, и тот, разумеется, зазвонил в самый неподходящий момент. Великовский, разгоряченный творческим процессом, вспылил и велел ему удалиться из зала.

Незнакомый номер. Делать ему больше нечего, как мешать людям работать?

— Что-то срочное? — спросил Саша. — А то у нас репетиция. Насчет завтра я помню.

— Почему завтра? — застрекотали в трубке. — Мы на сегодня договаривались. Вы у нас ботиночки меряли, только нужного размерчика не было. Курьерчик уже подъехал, привез ваш заказик, можете получить.

Саша оплатил свой заказик и получил у курьерчика коробку… коробочку. Да нет, коробку, неожиданно большого размера. Что ж, по крайней мере, у него теперь будут ботинки. Он уже и не надеялся обрести их этой зимой. Ему не терпелось досмотреть репетицию, поэтому он решил вернуться прямо с коробкой, надеясь, что Великовский ее не заметит. А если и заметит, помешают ему, что ли, Сашины ботинки?

Но когда он явился в зал, оказалось, что все уже кончилось, Ваня куда-то упорхнул, Гульнара отправилась примерять платье, а Великовский недоверчиво пробует пальцем лезвие Сёминого кинжала.

— Точно не порежешься?

— Нет. Ну видишь же, совсем тупой.

— Ладно. А то я, знаешь, не терплю крови… Даже бутафорской боюсь. Сразу слабость в коленках. А, Саша! Что-то я хотел тебе сказать…

— Это насчет нашего с Сёмой ду… — начал Саша обреченно и осекся.

Сёма замахал на него руками из-за спины Великовского и сделал страшные глаза, как совсем недавно в сцене с Эболи.

— Да-да? — поднял брови Великовский.

— Насчет нашего… насчет нашего дурацкого поведения. Ну, чтобы мы не смешили Ваню в той сцене у склепа. Мы больше не будем, правда, — сказал Саша постным голосом.

— Не будем! — усердно закивал Сёма.

— А, ну да, это хорошо. Но мне кажется, что-то еще я хотел обсудить…

— Саше сегодня нельзя говорить, — напомнил Сёма.

— Ладно, — нехотя согласился Великовский. — Идите пока. Отдыхайте.

И они отправились отдыхать.

— Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Сёма хотел было возразить, но Саша предостерегающе поднял руку:

— Молчи! Если я сегодня еще хоть раз услышу, что мне нельзя говорить, я… действительно перестану с вами разговаривать! Навсегда.

И он наконец рассказал эту дикую вчерашнюю историю. Облеченная в слова, она показалась ему самому совсем глупой и какой-то ненастоящей. Хоть бы какое-нибудь вещественное доказательство у него осталось! Оно, впрочем, осталось: немного придя в себя вчера вечером, Саша обнаружил, что его пиджак лежит на полу и промок насквозь, словно побывал в луже воды. Но за прошедшее время он успел высохнуть, и теперь Саше нечем было подкрепить свои слова, которые звучали бредом сумасшедшего.

Однако Сёма отнесся к его рассказу серьезно.