Индиго - [11]

Они посидели еще немного, и Луиза сказала:

— Извини, что проболталась о твоей работе в полиции. Не сообразила, что тебе будет неприятно. Папа сказал, ты пошел в полицию просто в пику ему. Это правда?

Джек отшутился:

— Не все, что я делал, делалось ради него.

Хотелось, чтобы она поднялась к нему в номер и осталась на ночь, но не хватало смелости предложить. Хотя она выключила зажигание. Хотя закурила новую сигарету и опустила окно, чтобы лобовое стекло не запотевало. Хотя они еще несколько минут болтали о всяких пустяках, прежде чем он заставил себя выйти из машины и распрощаться. Он был зол на себя. То, что она ему сестра, позволяло ему спокойно пригласить ее к себе; но он опять не смог этого сделать.

Когда она уехала, Джек постоял у входа в отель, глядя на ночной Чикаго под дождем. Это было похоже на картину маслом с изображением ночного города, размытым, испещренным красными, как тлеющие угли, отражениями задних огней машин и ядовито-синими — неоновой рекламы. Тьма погасила башни домов, как тлеющие самокрутки. Что-то новое, холодное надвигалось от озера Мичиган, и ливень был только предвестием.

На другой день Джек расплатился в отеле и переселился в отцовскую квартиру. Он обошел все комнаты, зная, что в царстве этой маниакальной чистоты должна обитать тень отца. Джек верил в призраков, плавают ли они в аромате масла для волос или кружатся в хороводе пылинок, горящих под утренним солнцем, что висит над бескрайним озером. Что-то щелкнуло, включив давнее воспоминание, чувство застарелого страха перед стариком. Разбираться в этом было так же бесполезно, как пытаться, дунув носом, избавиться от феромона — какого-то одного из волны запахов, которые вызывают испуг или возбуждают желание. Джек всегда воспринимал это как сигнал, нечто среднее между запахом и белым шумом; сигнал, который отец посылал только в определенное время. Это было предупреждение.

Когда Джек в тот первый приезд к отцу, наскоро собравшись, покинул Нью-Йорк, он долго ломал голову, не в силах понять, что мог сделать или сказать такого, что не понравилось Чемберсу. Он выждал несколько месяцев, а потом написал ему, прося объяснить, чем провинился. Не получив ответа, позвонил. Тим Чемберс отнесся к его вопросу несерьезно, сказал, что Джек слишком чувствителен, и пригласил приехать снова, чтобы «еще прекрасней провести время».

Поймав его на слове, Джек наскреб денег и собрался лететь в Нью-Йорк. Когда он позвонил предупредить, что вылетает, отец на другом конце провода казался рассеянным, сбитым с толку и как будто с трудом вспомнил, кто такой Джек. Но Джек все же вылетел. На сей раз это был совершенно другой человек. Их первый разговор велся через хриплый домофон.

— Кто там?

— Джек.

— Какой еще Джек?

— Господи, да из Англии. Твой сын.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? Увидеться с тобой, вот чего я хочу!

— Зачем?

— Могу я войти?

— Сейчас неподходящее время. Приходи в другой день.

Джек швырнул на бетонный тротуар рюкзак и сел на него. Немного погодя снова нажал кнопку домофона, намереваясь откровенно высказать, что он думает по поводу такого приема. Но никто не ответил. Ничего не понимая, в смятении, Джек отправился к парню, с которым подружился в прошлый приезд, а на другой день вернулся к отцовскому дому.

Все повторилось в точности как вчера. Кипя от злости, чуть не плача, он сказал:

— Если не откроешь, я разнесу дверь.

Замок зажужжал и щелкнул, открываясь. Он вошел в подъезд.

Отец, сложив руки на груди, стоял посреди квартиры. На нем был шелковый китайский халат, ноги, как всегда, босые. Он, не отрываясь, смотрел на Джека.

— Не люблю, когда мне угрожают.

— Если не хотел меня видеть, тогда зачем звал?

— Звал?

— Мы говорили по телефону. И ты пригласил меня приехать.

Отец вздернул подбородок. Тогда-то Джек в первый раз уловил предупреждающий сигнал, исходивший от Тима Чемберса: белый шум, запах, металлический привкус во рту. Казалось, мозг Тима ожил, как ржавый механизм, в который капнули смазки.

— Тебе недостает знания человеческой психологии. Услышал несколько ободряющих и сочувственных слов и воспринял их как приглашение приехать.

— А как понимать твой тогдашний прием? — изумленно спросил Джек, имея в виду подарки, вечеринки, веселье.

— Снова незнание психологии.

— Значит, ты просто хотел несколько дней побыть отцом, так?

Чемберс быстро шагнул к нему, и Джек отскочил в сторону. Отец схватил телефон, набрал номер. Джек слышал, как он сказал в трубку:

— Вот что, тут у меня молодой человек, который заявляет, что он мой сын. Да, из Англии. Так. Так. Спасибо.

Чемберс невероятно осторожно положил трубку на место и повернулся к Джеку.

— Похоже, ты прав, утверждая, что ты мой сын. Так что прими мои извинения. Но скажу тебе вот что: я не музыкальный автомат. У тебя не получится заставить меня сыграть сентиментальную и отечески-ласковую песенку когда вздумается.

У Джека даже темя побагровело.

— Почему ты так со мной говоришь? Не понимаю, о чем ты!

— Кто ты? Знаю, ты Джек, и знаю, откуда ты. — Чемберс двинулся к двери, распахнул ее, ожидая, когда Джек уйдет. — Я хотел, чтобы ты вернулся. Действительно хотел. Но не раньше чем поймешь, кто ты.