Индиго - [12]

Джек был уничтожен, сгорал от стыда и унижения. В этот момент ему хотелось сказать отцу что-нибудь оскорбительное, но голос не повиновался ему от ярости и боли за того брошенного маленького мальчика в нем, которого наконец-то поманили — лишь затем, чтобы дать пощечину. Он молча вышел, отправился в аэропорт и, прилетев домой, узнал, что, пока он отсутствовал, мать умерла.

Миновало двадцать лет, и теперь Джек стоял среди бездушной чистоты отцовской квартиры, ярясь оттого, что последние мысли матери были о сыне, улетевшем к презренному отцу. И он чуял отца — улавливал его ненавистное и неистребимое присутствие где-то в квартире, его запах и эхо его белого шума.

Джек серьезно отнесся к оценке имущества Тима Чемберса. Пригласил агента по продаже недвижимости и договорился о цене квартиры. Учитывая расположение дома — в пределах золотой мили Лейк-Шор-драйв, — он запросил шестьсот тысяч. Относительно мебели, картин и прочего, висящего на стенах, нужно было еще посоветоваться с Луизой.

Он принялся снимать картины, чтобы посмотреть, нет ли на обратной стороне каких-то сведений об авторе. На первой, которую он снял, в центре был намалеван темно-синий угорь на черном фоне. Полотно называлось «Невидимость 1», художник — Николас Чедберн. Джеку не нужно было быть дипломированным искусствоведом, чтобы догадаться: два других произведения, оставшиеся на стене, называются «Невидимость 2» и «Невидимость 3»; любопытно, однако, сколько отец заплатил за них. От картин на стене остались светлые прямоугольники следов. Наконец он снял двенадцатую картину, но ничего нового так и не узнал; впрочем, это было лишь начало.

Теперь предстояло испытание чуланом. Джек открыл дверь, увидел груду старых вещей и покачал головой. Потом нашел несколько черных пластиковых мешков для мусора и принялся наполнять их.

Он работал методично. Сначала разобрал кучи одежды; тут были фирменные шмотки, которые прекрасно подошли бы ему, но невыносимо было даже думать о том, чтобы надеть их. Отдам в благотворительные организации, решил он, укладывая вещи в мешки, проверяя содержимое карманов и с удовольствием представляя себе чикагских бездомных в одежде от Армани и Гуччи. Была тут и женская одежда — джинсы и белье, раскиданное как попало, поношенная обувь — пары не сыскать, кожа покрыта плесенью. Еще были стопки журналов по искусству, явно подписные и нечитаные. Их он выбросит.

Кроме того, нашлись фотографии, в основном такие старые, что почти полностью обесцветились; торшер; африканские маски; аудиокассеты со спутанной лентой; романы в бумажных обложках; лыжные крепления; магнитола; старое компьютерное железо; пустые деревянные рамки; дюжины пустых пузырьков из-под витаминов; засохшие домашние растения прямо в горшках… Все без разбора швырялось сюда.

И в самом низу — еще картины, ничем не примечательные на взгляд Джека, — целый штабель.

Джеку попалась газетная вырезка в прозрачной пластиковой папке. Заголовок привлек его внимание:

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ХУДОЖНИКА

В короткой заметке говорилось об исчезновении молодого художника, который пропал накануне вручения ему национальной премии — диплома и денежного чека. В этой связи газета упоминала о «Марии Селесте»,[5] заявляя, что друзья художника нашли в его квартире остатки еды и полупустую бутылку вина. Случилось это два года назад. Заметку сопровождала фотография двадцатисемилетнего художника — темпераментного и нервного молодого человека в очках в тонкой оправе и с козлиной бородкой, надменно смотрящего прямо в объектив. Имя его было Николас Чедберн.

Джек отнес заметку в гостиную и сверил имя с подписью на обороте одной из картин, чтобы убедиться: художник был автором «Невидимости 1». Потом положил вырезку к остальным своим документам и закончил уборку в чулане.

Когда под вечер приехала агент по недвижимости, озеро было спокойным, а Джек уже наполнил старьем пятнадцать мешков. Женщина с блокнотом — волосы налакированы так, что можно порезать палец, — обращалась к нему почти как к родственнику, как к человеку, который наконец-то проявил здравый смысл и решил продать старую квартиру. Предварительная цена, названная Джеком, была, по ее мнению, слишком низкой. Она ушла меньше чем через полчаса, заверив его, что использует любую возможность, чтобы быстро продать квартиру, и перед уходом посоветовала Джеку повесить картины на место.

Джек позвонил Луизе и попросил совета относительно картин и мебели, надеясь воспользоваться предлогом и пригласить ее куда-нибудь пообедать. Она дала ему телефон мебельного перекупщика, сказала также, что большинство картин в квартире принадлежат неизвестным художникам, к которым Тим испытывал симпатию, и только на то и годятся, чтобы придать помещению более привлекательный вид. Наконец Луиза произнесла:

— Джек, я должна идти. Нужно что-то сообразить насчет еды.

— Еды? Я тоже, как переехал из отеля, не сообразил поесть.

— Не хочешь присоединиться? Мог бы поесть со мной и Биллом.

Билл? У Джека сжалось сердце. Первый раз он слышал о Билле.

— Нет.

— Не «нет», а «да». Прихвати бутылку вина.

Она назвала ему адрес, сказала, чтобы он взял такси, и, не слушая его возражений, положила трубку. В любое другое время, поставленный перед выбором — болтать с каким-то неведомым Биллом, втайне представляя себе, как раздеваешь его жену (которая, так уж случилось, сестра тебе), или в одиночестве жевать двухфунтовый стейк в тоскливом дешевом ресторанчике, — он предпочел бы полное одиночество.