Иначе быть не могло... - [8]

Но в цех новичок допускался не сразу. Сначала во дворе учились пользоваться молотком, напильником. Тут тоже стояли верстаки с тисками и инструментами.

— Бить молотком по шляпке гвоздя или по зубилу — дело, ребята, вроде немудреное, а не умеючи не ударишь.

И мастер берет руку новичка в свою и показывает: вот как надо бить! Кажется просто, — чему тут учиться? Но стоит самому взмахнуть молотком, как попадаешь не по зубилу, а по рукам, по косточке указательного или большого пальца. И больно, и злишься на себя — такой пустяк, а сделать хорошо не можешь.

— Нет, ребята, это не пустяк. Вот Леня держит молоток у самого бойка, схватил его за самую шейку. Так удара не получится. А ты не зажимай его, держи свободно, немного дальше от середины ручки, дай взлететь бойку от размаха твоей руки, а глаз нацель на предмет, по которому бьешь, и бей смело, о пальцах не думай. Вот видите, Броня смотрит только на пальцы — и они все в крови.

Моя бедная названая сестренка, оставаясь наедине со мной, плачет.

— Не могу, Оленька, не получается у меня.

У меня тоже пальцы побиты, но я заставляю себя не смотреть на них, и тогда начинает получаться. Постепенно получается и у Брони. Все идет по народной пословице: «Глаза страшатся — руки делают».

Несколько легче усваивалась работа напильником, не так страдают руки, хотя и здесь не обходится без кровавых мозолей.

— Что же ты так прижимаешь напильник, так и с места его не стронешь и не качай его как люльку — вверх, вниз. Стань свободно, удобно, закрепи хорошо деталь в тисках и плавно, не сильно прижимая, работай руками и тогда ровным, гладким зеркалом засверкает твоя деталь.

Мы переходили от станка к станку, научились затачивать инструменты, особенно сложной оказалась заточка резцов, но и ее одолели. От простого к более сложному, умело, внимательно, терпеливо вели нас мастера, готовя «строителей своего государства», как выражался Андрей Тимофеевич.

Высокий, худой, с легкими седыми волосами, в очках, которые постоянно сползали у него к кончику носа, хотя железные дужки были прихвачены за ушами веревочкой, Андрей Тимофеевич разговаривал с нами всегда серьезно, внимательно глядя поверх очков бледно-голубыми глазами. К своему инструменту он учил нас относиться как к существу одушевленному.

— Вот ножовка, она должна блистать красотой, а у тебя она плачет кровавыми слезами — мокрая, ржавая… Такая, она тебе в работе не помощник.

Он говорил так убедительно, ненавязчиво, что мы и сами видели: ножовка действительно нами обижена. Какой ни возьмешь инструмент в руки, обязательно вспомнишь о ножовке и чистишь, чистишь до блеска. А после того и работу тоже стараешься довести до блеска.

— Мастерские — ваш второй дом, — говорил старший мастер. — Здесь должно быть опрятно и чисто. — С работы не отпустит, пока порядок не наведешь на своем рабочем месте.

У небольшой паровой машины мастерских мы по очереди дежурили вместе с мастером. Как он выслушивал ее! Как чистил, с какой любовью подбрасывал уголек и при этом говаривал:

— Надо подкормить нашу матушку, ведь она дает энергию станкам, литейной мастерской, всему нашему хозяйству.

Уголь подбросит, на термометр посмотрит, на манометр, не упало ли давление, и затем ходит, чистит, смазывает и незаметно нас всему учит. И мы полюбили нашу «кормилицу», наши мастерские. Кто нарушал порядок — отправлялся на дворовые работы.

— Давай, давай, Петенька, поработай еще по двору, а то, видно, мало каши поел, — предлагал Андрей Тимофеевич и чуть улыбался при этом, глаза его как бы говорили: «А ты думал, тебя шутя учат, — нет, брат, тебя в специалисты готовят, в будущего руководителя — вот так, дружок!»

Был в нашей группе паренек, перешедший из другого интерната, — Сеня Самусенко. Паренек способный, делал все быстро, но часто озорничал. То, не спросив мастера, запустит станок на предельную скорость, то начнет снимать слишком толстую стружку и сломает резец. Мы удивлялись: как ему удается скрывать от Андрея Тимофеевича свои проделки? На замечания ребят Семен отвечал насмешками. Однажды он запорол три детали, но даже это умудрился скрыть от старшего мастера.

И вот настал день, когда всем нам велели остаться после работы в цехе. Андрей Тимофеевич собрал нас в кружок и торжественно объявил о присвоении нам разряда по токарному делу. Со свойственной ему неторопливостью старший мастер огласил по списку фамилии. Все, кроме одной.

— Андрей Тимофеевич, вы забыли Сеню Самусенко.

Поверх очков тот посмотрел на Самусенко. Сеня молчал.

— Как думаешь, Семен, почему я забыл тебя назвать?

— Не знаю.

— Не знаешь? Тогда придется пояснить. — И, как всегда, негромко, беззлобно и убедительно старший мастер перечислил художества Сени. Значит, он видел, он замечал! — Ты, Семен, не меня обманывал, а работу, наш труд, из которого складывается народное богатство. Это, брат, дело плохое, от него большой вред государству. Кончать надо с таким…

Нам очень понравились эти справедливые слова, мы всей душой приняли их и еще больше полюбили работу в мастерских. Иногда случалось, как и в первые дни, хаживали с разбитыми пальцами, но все равно были довольны и даже счастливы.