Иначе быть не могло... - [10]

— Быстрый счет инженеру очень нужен, — наставлял нас старший литейщик. — Взять, к примеру, вагранку… Неправильно рассчитаешь шихту — вагранка не будет работать. Надо быстро прикинуть в уме, сколько чего добавить, чтобы, скажем, разогреть плавку. Затянешь, не успеешь вовремя подсчитать — она и зависнет.

Мы уже знали, что такое «зависнет», видывали такие случаи. Время плавку выпускать, а чугун не идет, начинают прожигать с помощью кислорода летку. Дым, газ, а чугун все равно не идет — ошибка в расчете шихты…

Да, считать нужно быстро. Нужно твердо знать и технические дисциплины, иначе инженером не станешь, и мы с увлечением изучали технику, но не меньше увлекались художественной литературой. Таких писателей, как Шевченко, Коцюбинский, Иван Франко, Леся Украинка, читали взахлеб и жили жизнью героев книг. Вместе с «Гайдамаками» гнали врага с родной земли, вместе со Спартаком боролись за свободу рабов Рима. На старших курсах нашим любимым писателем стал Максим Горький. «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике» звучали со сцены нашего Дома рабочего подростка как призывы к борьбе за лучшую жизнь. «Челкаш», «Мать», «На дне» мы читали по очереди вслух, усаживаясь по вечерам у печки. Тесной кучкой часами сидели и только голос чтеца звучал в тишине.

Часто мы устраивали литературные вечера, диспуты.

В этот раз тема вечера возникла как бы сама собой. На старостате разбирались причины низкой успеваемости по физике — вызваны были отстающие ученики по этой дисциплине.

— Ты, Миколо, объясни, почему по всем предметам дело идет у тебя хорошо, а вот по физике всегда неуд, — допытывал ученика председатель старостата Петя Сахно.

Миколо — круглолицый, розовощекий мальчуган — сидел, смотрел в рот председателю и, не задумываясь, ответил, как давно продуманное:

— Так это, Петро, судьба такая, а от судьбы и сумы никуда не уйдешь, как говорит наш физик. Я эту физику учу больше всех других предметов, но выходит не судьба мне ее сдать.

А преподаватель физики, когда Миколо шел отвечать к доске, стуча подковами своих сапог, отворачивал голову в сторону, сквозь зубы шипел: «Гм, мужичье!» — и неудом определял судьбу Миколы.

С преподавателем этим школа вскоре рассталась, а вот о судьбе решили провести вечер. Готовились к нему долго.

На вечер пришли ученики школы, которые хорошо учились и также хорошо работали, ребята, которые в свои шестнадцать — семнадцать лет были умельцами на заводе.

Выступали участники гражданской войны. Во всех выступлениях отрицалась фатальность судьбы.

— Судьбу нашей страны, нашего народа мы сами определили, когда с оружием в руках свергли царя и установили власть рабочих и крестьян, — убедительно доказывал заведующий мастерскими.

— Мне думается, что свою судьбу я определяю своим трудом. Мне мастер даже говорит: «Ты, Леша, ловкий в работе, тебя жизнь не обидит», — и я стараюсь еще лучше делать свое дело. — Это были слова нашего лучшего слесаря.

Неожиданно для всех поднялся во весь свой огромный рост дядя Михась и взволнованным голосом произнес:

— Нет, что ни говорите, а судьба все же есть и сама по себе. Помню, еще отец рассказывал такое вот дело…

И дядя Михась поведал о том, как в их деревне жил знатный кровельщик Мирон. В молодости уходил на заработки в город и научился там ремеслу — жестянщиком стал. Покрывал он не только крыши жестью, но и делал из этой жести такие разные вырезки-фигурки, что художнику под стать. И стали богатые люди, помещики, его приглашать, — там забор украсить, наличники на окнах сделать, балясины разные. А крыши, сделанные его руками, «прямо пели». Хорошо, легко работал Мирон. Разбогател на этом своем деле. И тогда он работу забросил, дом себе выстроил, усадьбу заимел, людей в услужение к себе нанял, сам же барствовал. «На мой век хватит», — говаривал он и при этом добавлял: — «Як бог даст, то викном подаст». А бог только несчастья давал. Вскоре у Мирона умерла жена, дети. Пал скот и усадьба сгорела. Дело плохо, думает он. «Но врешь, судьбина, бедняком не буду, хватит мне моего золота на всю жизнь». Спрятал он свое золото в дупле ивы, что росла на берегу реки, недалеко от того места, где стоял дом Мирона. И чувствовал себя богачом. Как-то ночью разразилась сильная гроза и когда утром Мирон пришел на берег — ивы не оказалось, не было и золота.

— Теперь я нищий, — сказал он сам себе. — Но ничего, как-нибудь обойдется.

И пошел милостыню собирать в соседние села, в своем стыдно. Подошел к крайней хате, что на берегу реки, там молодая хозяйка как раз хлеб пекла, приняла старика, угостила, и решили они с мужем положить ему немного денег из тех, что обнаружили в обломанной иве, приплывшей к ихнему берегу. Жалко им стало старика. Испекла хозяйка паляныцю и в нее вложила несколько золотых.

Возвращался Мирон домой с полным мешком хлеба и думал сам себе: не так уж и плохо — сыт, да и в мешке кой-чего — ничего, с голоду не помру, «якось воно будэ».

Только он прошел немного пути, как нагнала его подвода. Добрые люди приглашают:

— Садись, дедушка, довезем.

Поблагодарил Мирон, сел и поехал с этими людьми. Около шинка остановились, зашли выпить и старика пригласили с собой. Он доволен и на радостях угощает своей паляныцей. Только приезжие ее разломили — увидели золотые — тут же уехали, оставив ни с чем старика.