Имя - Война - [17]

Лена вновь грохнула немца по голове, уже не понимая, что делает. Начала долбить по ней как ненормальная, вспомнив обезображенную подругу, убитого старика, ребенка умершего с куклой в руке. Немец давно затих, получив ножом в живот от Николая, а Лена этого не заметила, била. Мужчина оттащил ее, вырвал каску, откинул.

Саша кинул ему автомат, взятый с мотоцикла, проверил свой трофей, передернул затвор. Полная обойма.

Лену трясло. Она смотрела на убитого и думала, что это она убила, и не понимала как, и не знала, что делать, как жить с этим, и понимала, что иначе нельзя было. И не жаль. И — так и надо. Только так. Но почему? Разве?…

— Стрелять умеешь? — встряхнул ее Николай. Лицо в потеках крови, грязи, черное то ли от ярости, то ли от боли.

— Да, — бросила глухо. — Ты… ты ранен…

Мужчина провел по ее лицу рукой и вдруг обнял, крепко сжав в объятьях:

— Ерунда, — прошептал.

Автоматная очередь вскрыла землю у ног.

— Уходим!! — закричал Саша, давая ответную очередь. Пули попали в грудь вылетевшему в устье ручья немцу, задели второго.

Коля вытащил пистолет у убитого, кинул Лене, и троица побежала в лес, отстреливаясь на ходу.

Все это походило на нескончаемый кошмар. Бег, лес, стрельба и страх, непонимание. То ли смерть, то ли жизнь, то ли та грань, где сходятся обе. Настоящий ли лес, настоящие ли солнце и зелень крон? Пули, вгрызающиеся в стволы деревьев, листва под ногами, взрытая выстрелами? В настоящей ли жизни, и в жизни ли они бегут по своей земле, своей ли? А немцы, преследующие их, выстрелы в спину — не сон? Неужели тот кошмар, что происходит, правда?

Она не понимала, как еще не принимала, не знала, что бежит от смерти, что она уже кружит над ней, лейтенантами, над ее Родиной, ее друзьями и знакомыми, и незнакомыми тоже. Что это не разбойничий налет, который пресекут с часа на час, не сцена из фильма, не фантазия. Не на минуту, не на день.

Разброд в душе, смута в голове, но некогда собираться с мыслями, думать, складывать, — их гонят как собак, загоняют как дичь, с гоготом и улюлюканьем. Их, граждан великой державы, великой страны Советов!

Николай толкнул ее в овражек, прижал к листве под кустами, рядом приземлился Саша, держа наготове автомат.

Шелест листвы под ногами — мимо прошагали немцы в касках, обстреливая заросли.

Как затаившихся не заметили, беглецы не поняли.

Саша перевел дух, когда за деревьями скрылись автоматчики. Николай отодвинулся от Лены, но еще долго все трое молча лежали в зарослях.

Девушка смотрела в небо, что проглядывало сквозь листву и, пыталась хоть что-то сообразить, привести себя и мысли в порядок. Не получалось, теперь не бег и не страх мешали — растерянность и оглушающая горечь от потерь. И пустота, непривычная, страшная в своей глубине и бесконечности.

До Скрябиной наконец дошло, что все происходящее не сон.

Она села и с надеждой посмотрела на Колю: он сильнее, старше и опытнее, он должен знать, что делать дальше, он может объяснить ей, помочь справиться с бедой.

Мужчина молчал. Вытер лицо и крепче сжал оружие. Саша зажмурился, сложив руки на коленях. Он вслушивался в повисшую тишину и слышал как где-то далеко, как раз там, куда им нужно двигаться, шумят мотоциклы, стрекочут автоматы, раздаются выстрелы, крики, гортанная немецкая речь.

Это убивало его. Выходило, что немцы заняли значительную территорию и пробираться к своим придется ползком, как каким-то ужам.

В душе клокотало от ярости и непонимания: как же так? Как такое могло случиться? Как далеко продвинулись немцы, за какое время и где, черт всех подери, заслоны, где мать их перемать, армия? Почему нет боев, почему авиация не пришла в боевую готовность, не сравняла с землей нарушивших все границы и пакты? Почему танки не отутюжили захватчиков? Почему молчит артиллерия и ни одного, ни единого выстрела не слышно с советской стороны?

— Где наши? — тяжело уставился на Колю. Тот хмуро глянул на него и поморщился, оттирая струившуюся из ранки над бровью кровь. Лена огляделась, и не найдя ничего лучше, сорвала листик, приложила к ранке мужчины. Он хмыкнул и выдавил слабую улыбку, чтобы подбодрить испуганную девочку.

Она серьезно заботила его.

Обстановка вкратце была ясна — впереди и позади немцы. Значит, посадить Лену на поезд отменяется. Придется вместе с ней пробираться лесом к своим, которые неизвестно где. А это опасно. Не факт, что дойдут, не факт, что не погибнут и не попадут в плен. И если ему там делать нечего, то уж девочке тем более. А если гибнуть, то хоть сейчас, с радостью, но самому, не утаскивая за собой ребенка.

Нет, он не питал иллюзий насчет того, что сейчас грянет басистое «ура» и дружно, плечом к плечу, краснознаменные дивизии двинут на фашистов и за сутки откинут врага обратно за кордон. Но он еще надеялся, что немцы заняли небольшой участок Союза, возможно, лишь линию вдоль железнодорожного полотна, в эпицентре которого волею случая оказались и они. Случайность, всего лишь случайность сыграла на руку врагу и против состава идущего в Брест.

Думать, что оккупированная территория много больше не хотелось, не представлялось возможным, учитывая, что и эта протяженность была чересчур, а отсутствие войск или хоть какого-либо сопротивления захватчикам вовсе из ряда необъяснимых событий. Даже о захвате маленькой толики родной земли он не мог подумать, а тут целый участок железнодорожного полотна, идущий вглубь страны занят, как ни в чем не бывало.