Имя — Война. Часть 2
Противостояние
Гимнастерка на спине расцвела вдруг буро.
На войне как на войне — не все пули дуры.
А. Розенбаум.
Что-то маячило в тумане, проступая смутным очертанием, и шептало:
— Потерпи миленький, ну потерпи.
Он не видел медсестру, он видел Лену.
"Жива"… — подумалось Николаю. Он вымучил улыбку, успокаивая глупую и, вновь
потерял сознание. Его погрузили с другими раненными в машину и та, виляя меж
воронок, двинулась в тыл. Для тех, кто уехал на ней, война прекратилась минимум
на месяц, если доедут, а если нет…
На переправе растаскивали покалеченную технику. Солдаты и гражданские
оттаскивали убитых в сторону, морщась и кривясь от горечи. Плачь, обезумившие
крики над убитыми, в воздухе жарком и душном вязли и вязли, ввинчивались в разум
живых, как копоть ложились на душу и сердце.
А Голушко все стоял и смотрел на удаляющуюся полуторку и молил Бога, чтобы она
дошла, чтоб выжил лейтенант.
Молодые должны жить, иначе незачем жить старикам.
Дед Матвей, как выяснилось, зовут лесника, был совсем не злым и не грубым, а
скорее ворчливым и строгим. А еще он оказался настоящим знахарем и поднял Лену
совершенно непонятным Дроздову методом.
— Вишь, горячка у ее нервная. Ранка-то пустяковая, а крутит девку как холерную.
Это потому что кровь в виске от ранения скопилась. По научному — ге-ма-то-ма.
Она жар и дает.
— А причем тут нервы? — не понял Саша, беспокойством поглядывая на девушку,
что металась в бреду и все Николая звала, просила о чем-то.
— Так! У баб все от нервов. Вишь же — не мамку зовет, хотя дитя с виду. Знать в
сердце кто подселился уже, оттого и горячит ее, — безапелляционно заявил старик
к удивлению мужчины. И пошел в сенки, притащил травы какой-то, запарил, и давай
отпаивать и шептать что-то. Однако напевы его не больно помогали. Тогда он к
возмущению лейтенанта срезал Лене косу. Это кощунство было невыносимо и
лейтенант ушел от греха, прихватив автомат. До утра разведывал обстановку вокруг,
примечая где и какую каверзу фрицам устроить можно. Те словно издеваясь, шастали
по дороге на мотоциклах, играя на губных гармошках, то и дело ползли набитые
пехотой грузовики и слышался хохот из кузова. Шли танки, спокойно, не спеша
переваливаясь через холмы.
Одному понятно, с автоматом на такую дуру, что с дробиной против слона, но как
же хотелось шмальнуть в грудь наглецов на мотоциклах, чтобы больше не пелось, не
игралось и не жилось.
Злой от бессилия он вернулся на заимку и заметил, что девушка уже не мечется, не
горит, никого не зовет.
В ту ночь он почти не спал. Успокоенный за подругу погибшего друга, все думал,
какую бы каверзу фрицам устроить и додумался. Утром топор и бечеву у старика
выклянчил и в лес. Нарубил молодняка, колья острые сработал. Отнес их подальше
от леса к дороге, выбрал оптимальное для задумки место на повороте у раскидистой,
кривой сосны, рядом с которой молодой дуб рос. Примотал колья к жерди, жердь к
дубу, дубок к земле согнул и к колышку примотал, так что дерни за веревку и дуб
свободен. Расправится и кольями срикошетит в проезжающих, как раз на голову. И
затаился, ожидая удобного часа.
Все рассчитал, но в уме оно лучше, чем на деле вышло.
Дождался мотоцикла уже под утро, дернул, а колья ударили да не в голову фрицам.
Одному ноги прошило, другого по лицу задело. Мотоцикл занесло, перевернулся.
Немцы закричали, начали по лесу палить, укрывшись за перевернутой техникой.
"Диверсант, мать твою", — расстроенный донельзя ругался про себя Саня, затихнув
и прижавшись к земле. Смысл стрелять, если немцы укрыты своим железом. Пули
только зря тратить. А жалко, так жалко! Два автомата — это уже что-то, а может и
запасные обоймы есть. Может пистолеты, ножи. Это же целый арсенал! И не выдержал,
сорвался, дал короткую очередь, глуша их выстрелы, и перебежками в сторону, в
обход, чтобы с тыла фрицев зацепить.
Одного снял, но чтоб второго утихомирить пришлось на дорогу и поле выйти.
Очередь прошила, чудом не задев его. Стреляли они с врагом почти в упор друг в
друга, но в какой раз Саньку отнесло — то ли действительно Бог есть, то ли, как
он подумал — правда, на его стороне, вот и повезло. Фриц затих и лейтенант,
матерясь про себя, быстро начал сгребать трофеи. И тут шум послышался, видно
стрельба далеко разнеслась и немцы решили узнать, что творится, а может своей
дорогой следовали. Явились, как черти из табакерки выпрыгнули, фарами осветили и,
палить с ходу.
К лесу обратно не успеть, Дроздов сразу понял — срежут. И рванул по полю в
другую сторону, как заяц петляя. На мотоциклах по изрытому воронками особо не
погуляешь, а ему прикрытие. То вниз — пропал в темноте, то вверх — вынырнул
неожиданно и деру.
Обстреляли его не слабо, только успевал вовремя подпрыгивать, ноги от пуль
спасая. И в лесок вломился, темп не сбавляя. Думал все, преследовать не будут,
но фашисты иначе посчитали, охоту устроили, на мотоциклах по лесу не побоялись.
Фары то и дело беглеца высвечивали, беря на прицел. Пули свистели над головой,
срезая ветки, осыпая мужчину трухой от коры, листьями.
И как назло светало, и как назло, лейтенант понятия не имел, куда бежит, что
впереди. Напоролся бы на часть фашистскую — конец, но он попал в болото. Увяз
