Имя и отчество - [13]
А вот Горбун любимчиком (ну и словечко!) быть не может. Так же как нельзя взглянуть на него сверху вниз, так и нельзя и полюбить. В нем нет слабостей. К нему покровительство с высоты — не подходит. И не знаю, жалеть его поэтому или что.
Ну, это кстати. А между тем красная каска висит на гвозде на веранде, и в доме Гордеича неблагополучно. Лучше туда сейчас не заходить. Не надо. Во всех комнатах пахнет лекарством, только что был врач. Видно, Батыгин твердо рассчитал, что дальше ему кататься с директорской дочкой хлопотно станет. Гордеич втайне-то был, конечно, доволен, что Батыгин перестал обращать внимание на его дочь. Теперь он раньше приходит на работу и позже уходит, но от домашних неприятностей это его не спасает. Вдруг в кабинет приходит его жена и просит позвонить в Краснодар дяде, брату Гордеича. Пусть дядя напишет им письмо, в котором чтоб между прочим было сказало, что дядя собирается уезжать. Куда это он собирается уезжать? — не понимает Гордеич. Да не уезжает, а чтоб только написал, что уезжает. Потому что Маша собирается уходить из дому, а так как ей некуда, кроме как к дяде, а к дяде стыдно, а если дядя напишет, что он уезжает… Удрученный всей этой непосильной тяжестью, Гордеич наконец звонит, путается, запутывает своего краснодарского брата, жена отбирает у него трубку, помаленьку распутывает, а Гордеич посылает приблизительно в мою сторону некую болезненную гримасу. Кажется, даже потихоньку матерится.
В воскресенье перед обедом приехал Елунин, Мишин отец, они пошли погулять, но что-то их нигде, ни на территории, ни возле, не было видно. На обед Миша не пришел. На ужин тоже. После ужина явились две старухи с жалобой: оказалось, наши ребята выламывают на старом заброшенном кладбище подгнившие кресты, бросают их в воду и плавают на них. Ложатся на кресты, раскинув руки в виде распятия, как нехорошо. И взрослые, нет чтобы пресечь, а — смеются с берега, нехорошо, нехорошо. Сказал старухам, что приму меры.
Уже поздним вечером нам привезли стекло для теплиц, мы разгружали ящики. Разгрузили, пошли купаться. Потихоньку я добрался до середины пруда, и тут на меня нашло странное успокоение, будто я, как шарик ртути, метался, метался и наконец успокоился на донышке сосуда. Все было где-то далеко, за многими водами — что в глубину, куда не видать, что до берега, где осталось все, что я понимал и не понимал, и все мои поступки, которые, как я ни старался, а были больше похожи на проступки, как, например, история с холодильным шкафом. Вода — это, оказывается, такая стихия (плюс сюда еще звезды наверху), в которой иначе воспринимаешь время. Не такое-то число, воскресенье, а непонятно что, как будто тот еще хаос, и свет еще не отделен от тьмы, этакое растворение и слияние… Что-то плавало рядом, какой-то темный брус, я оттолкнул его рукой — оказался большой кладбищенский крест… Тут я подумал, отчего это я так легко попадаю во всякие истории, как магнитом к ним тянет; и решил, что буду пристально обдумывать каждый свой шаг, буду жить внимательно, надо же нервы беречь, теперь никаких чтобы штук… Ни к каким отцам ездить не надо, бесполезное же дело. В спокойствии, в спокойной работе тоже, наверное, есть своя мудрость.
После чего, поталкивая потихоньку перед собой крест, поплыл обратно, а как стало мелко, взвалил его, мокрый и тяжелый, на плечо и, согнувшись немного, и шатаясь, вышел с ним на берег. Сначала мы, все в плавках, прошли под окнами бухгалтерши. Крест на моем плече проплыл как раз на уровне окон; мне хотелось повернуть голову и взглянуть на себя в темном стекле, но крест резал шею, да я и так представлял, какое это зрелище. Потом деревенской улицей направились к кладбищу.
Особенно нам нравилась абсолютная бессмыслица того, что мы делали. Не могло же быть целью то, что мы несли крест на место, — какая уж тут цель, кладбище давно заброшено… У меня была, правда, цель, да ее я уже по дороге выдумал, чтоб, так сказать, оправдать… Была такая: узнать, почему подростки так жаждут бессмыслицы? А это так, честное слово, я знаю. Чуть только в игре, в деле появляется смысл — все, уже неинтересно. Может быть, там, где есть, цель и смысл, нет и игры? В общем, хорошо, что в темноте нас никто не видел. Взрослый же, правда, человек…
В одиннадцать, перед тем как отправиться домой, я попросил Танюшина, чтоб он прислал за мной кого-нибудь, когда придет Миша.
Но с полдороги я вернулся, отомкнул дверь общей комнаты, включил телевизор, уменьшил звук и стал смотреть какой-то фильм.
Проснулся я утром от шума проезжающей за стеной машины. Экран телевизора светился и гудел. Наш корпус задними окнами смотрит на пруд, и на узенькой полоске между стеной и прудом проходит дорога, жмется к самой стене. На ту сторону пруда можно только через плотину, и на плотине сходятся все дороги и тропинки, а потом вновь разбегаются — на Гальнево, на Жары и дальше. Так что окна нижнего этажа у нас всегда или в пыли, или в брызгах грязи. Утром туда, а вечером обратно едут на грузовиках и в тракторном прицепе рабочие — за Гальневом нашли торф, теперь там такие длинные черные горы…
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».