Империя в прыжке. Китай изнутри... - [171]
В результате внутриханьские этнические различия в культурном плане сгладились незначительно, а в социальном, по-видимому, даже усилились.
Углубились и социальные различия с малыми (по меркам КНР) некитайскими народами (прежде всего с монголами и корейцами): в силу отсутствия у них политического лобби (так как они воспринимаются как чужаки) их территории развиваются относительно слабо, а ассимиляция их представителей затруднена стихийно-этническим характером китайского общества.
В Тибете же и Синьцзян-Уйгурском автономном районе коренные народы и вовсе противостоят ассимиляционной политике китайского центра, что неоднократно приводило к волнениям, столкновениям и даже восстаниям, — и экономическое развитие, связанное, прежде всего, с ханьцами, лишь усиливает напряжение.
Один из авторов, побывавший в Лхасе за год до волнений 2008 года, обнаружил среди сувениров в киоске на ее центральной площади никелированный патрон от крупнокалиберного пулемета, украшенный иероглифической надписью «Привет из Лхасы». Двусмысленность такого сувенира, ориентированного именно на китайских туристов, представляется вполне очевидной.
Следует отметить, что китайское государство не проводит репрессивной этнической политики. Более того: оно стремится к сохранению малых народов, которые могут исчезнуть в силу стихийной ассимиляции. Так, ограничение рождаемости не распространяется на их представителей, — в том числе и на представителей народов, которые слишком малы для того, чтобы иметь возможность отстаивать свои права или просто никогда не демонстрировали сколь-нибудь заметной антиханьской политической активности. Поэтому исключение из репрессивной демографической политики неханьского населения вызвано не его протестами, а, напротив, заботой о нем китайского государства.
Распространенные представления о жестоком отношении китайского государства к неханьским народам, проживающим в Китае, в целом неверны; за исключением подавления политических протестов и решения вопросов власти государство, скорее, существенно смягчает бытовой ханьский национализм, носители которого по исторической традиции воспринимают все остальные народы как варваров, лишенных истинной культуры и навыков правильной жизни, — и, соответственно, не имеющих права претендовать на равноправие, по крайней мере, в чувствительных сферах общественной жизни.
Классическим примером преувеличения репрессивной и недооценки цивилизующей роли китайского государства является завоевание Тибета.
Пример 24
Независимый Тибет: теологический ад Средневековья
Оккупация китайскими войсками Тибета прошла удивительно легко.
В 1951 году после поражения в одном-единственном сражении (численность всех китайских войск, направленных на Тибет, составляла лишь 20 тыс. чел.) тибетские власти подписали договор о «мирном присоединении» де-факто независимой тогда территории к Китаю, по которой Тибет лишался права внешней политики, а на его территории размещалась китайская армия. Кроме того, китайцы настояли на снижении ссудного процента, строительстве больниц и дорог. Все остальные нормы жизни оставались без изменений.
В 1959 году восстание тибетцев закончилось поражением и полной оккупацией, — однако ни в первом, ни во втором случае не было ни серьезного сопротивления, ни партизанской войны, естественной для в значительной степени кочевого народа, живущего в горах.
А ведь китайцы крайне плохо чувствуют себя в условиях высокогорья, — и, несмотря на все преимущества регулярной армии и перевес в технике, просто должны были понести большие потери против горцев, сражающихся за свою свободу у себя дома (стоит помнить, что кочевники, как правило, имеют стрелковое оружие и прекрасно умеют его использовать).
Однако этого не произошло: сопротивление в обоих случаях было крайне слабым.
Причина, насколько можно понять, кроется в характере тибетской власти, — теологической диктатуры, средневековой по своей сути и настолько жестокой, что ее просто некому оказалось защищать. Она сохраняла практически полную автономию от Китая и при императоре, и во время буржуазно-демократической революции, при Чан Кайши: принадлежность к единому государству носила почти исключительно внешнеполитический характер, так что в 1951 году Мао Цзэдун просто восстановил многовековое статус-кво. Новым было размещение войск, — однако оно, скорее всего, было вызвано активностью внешних сил (в то время в первую очередь Великобритании) и попыткой тибетской верхушки создать государство, независимое от Китая не только реально, но и формально.
В XIII веке внук Чингисхана Хубилай даровал одному из буддистских руководителей официальный титул наставника китайского императора (именно это означал исторически титул далай-ламы) и поручил ему управлять Тибетом. Далай-лама соединял в себе абсолютную светскую и абсолютную духовную власть; тем не менее, в Средние века за 170 лет пятеро далай-лам были убиты представителями высшего духовенства или собственными придворными в ходе дворцовых переворотов.[195]
После смерти предыдущего далай-ламы новый властитель Тибета избирался руководителями монастырей, которые определяли, в кого именно переселялась его душа. Часто она переселялась в детей, которые были послушным орудием в руках своих наставников, приведших их к власти (так, в 1954 году далай-ламе, посетившему Пекин и на протяжении полугодового визита встречавшегося с Мао Цзэдуном не менее дюжины раз, было лишь 19 лет).
