Империя - [217]

— Милорд сказал, пускай живет. Пока живет! — насмешливый голос показался Луцию знакомым. Он медленно разжал веки: перед ним стоял тот самый карлик с разноцветными глазами. — Хорошенькая она, правда? Я-то надеялся, что ты эту стерву все-таки утопишь. Вот бы твой дружок порадовался, а? Ха-ха-ха! Ты зверь, генерал! Зверь! А зверь не жалеет о своих поступках!

Карлик тронул девушку рукой и превратился в черное облако, которое тут же растворилось в воздухе. Луций сидел и боялся пошевелиться. Вскоре его руки почувствовали теплоту человеческого тела. Девушка вздрогнула, из ее рта потекла вода, она захрипела и закашлялась.

— Мария… Жива… — он схватил ее и прижал к себе, покрывая поцелуями.

— Ты меня спас. Спасибо, — она мило улыбнулась, глядя ему в глаза, словно ребенок, — доверчиво и наивно.

— Что?

— Я упала в бассейн. Это последнее, что я помню. Ты спас меня.

— Спас, — еле слышно прошептал Луций и прижал ее к себе еще крепче. — Спас.

* * *

Праздничная музыка разносилась переливами и трелями по вечному городу. Музыканты со всех концов света, танцовщицы, акробаты и дрессированные звери развлекали народ. Императоры Рима умели отдыхать на широкую ногу — дай только повод! А повод был: Такфаринат разбит в Северной Африке, с мятежом наконец-то покончено. Покончено так, что еще долгие годы люди будут бояться даже думать о непокорности римлянам. Два дня назад отгремел триумф в честь Луция Корнелия Августа, генерала Черного легиона, усмирителя повстанцев, и теперь виновник торжества сидел на почетном месте рядом с самим Цезарем. То и дело к нему подходили разные люди, заискивающе улыбались, представляли своих друзей, сыновей, дочерей, рассказывали о том, кто они и чем занимаются, пили за его здоровье и удачу, прославляя его. Луций едва улыбался и одобрительно кивал всем, кто подходил к нему, но не потому, что ему так хотелось, а потому, что так было принято и так было надо. Понтий, сидевший с ним рядом, напротив, пытался запомнить всех почитателей. Луций не нуждался в новых знакомых, а вот его другу, который собирался стать чиновником, они были просто необходимы. Понтий мечтал о власти. Нет, он мечтал не о такой власти, которую хотел Луций, — он мыслил намного приземленнее и скромнее. Он жаждал походить на аристократов, одеваться, как они, вести себя, как они, жить, как они, тогда как Луций при одном только взгляде на их лица чувствовал тошноту. Прогнившие изнутри, визитеры внешне источали власть и пафос. Пустые слова, пустые действия, пустые разговоры — генерал понимал, что, изменись его положение, они тут же бросили бы его в самую глубокую и темную яму, и ни один из них не вспомнил бы об этом торжественном дне и об этом льстивом славословии.

В висках заломило. Луций извинился и вышел на террасу, где, опершись на балюстраду мраморных перил, медленно втянул ноздрями свежий воздух. Здесь он мог побыть собой настоящим. Генерал оглянулся на огромное сборище людей — жрущих и смеющихся, омерзительных и гадких, наглых и самоуверенных, похожих на жирных свиней, которые, казалось, вместо разговора визжали и хрюкали. Свиньи в дорогих тогах пили вино, противно отрыгивали, с аппетитом чавкали и звонко били копытами, когда самый толстый кабан в лавровом венке Цезаря произносил хвалебную речь.

— Слишком жарко там. Ты так не считаешь?

Луций увидел Марка, в руках у которого были две чаши с темным, почти черным греческим вином, манящим свежестью и прохладой: его недавно пропустили через лед, чтобы снизить крепость и остудить. Сенатор протянул одну из чаш генералу.

— Ты прав, — Луций отпил глоток живительной влаги.

— Мои соболезнования.

Марк сказал это вскользь, глядя на веселящихся людей и медленно потягивая вино. Луций залпом допил свое и кивнул головой в знак согласия.

— Правда, они похожи на свиней? — снова как будто бы невзначай произнес сенатор.

— Хм. Я тоже об этом подумал.

— Бесполезные трутни. Пчелы таких убивают по осени, чтобы не жрали зазря мед. А Тиберий, наоборот, окружил себя ими. Истинный правитель не должен зависеть ни от кого, даже от своей родни, не говоря уже о друзьях или просто знакомых. Предавшего нужно устранять. Избавляться от него, как от конечности, зараженной гангреной, иначе очень скоро такая зараза убьет весь организм, — Марк пристально всмотрелся в собеседника. — Мне жаль, что ты потерял друга. Правда, жаль. Надеюсь, он отдал жизнь не напрасно. Слышал, он погиб, спасая тебя?

— Марк, я… — Луций сделал шаг вперед, но его прервали.

— Луций Корнелий Август! Мое почтение! Меня зовут Антоний, — неожиданно появившийся на террасе незнакомец протянул генералу свою руку.

Луций по заученному и уже изрядно надоевшему ему порядку приветливо улыбнулся, кивнул головой и пожал руку в ответ. Очередной болтун, будь он проклят!

— Очень приятно, рад знакомству!

Рядом с Антонием стояли трое мужчин крепкого телосложения, по всей видимости, его телохранители. Он повернулся к Марку с приветствием. «Похоже, Марка знает весь Рим», — подумал Луций, продолжая растягивать лицо в улыбке и делая вид, что он несказанно рад этому человеку, которого видит впервые в жизни. Здесь он многих видел впервые. И почти все из них завтра будут им забыты.