Империя пера Екатерины II: литература как политика - [5]
Фальконе предлагает Екатерине использовать в качестве помощника некоего господина Жирара – знакомца Дидро, практикующего врача, живущего в Петербурге и составляющего свою собственную историю современной России: «Эта краткая история России, мне кажется, ответит гораздо лучше, чем прямое опровержение на клеветы против России (к тому же Жирар очень недоволен книгою аббата)»[21].
Екатерина немедленно ответила Фальконе, ее письмо помечено тем же числом, что и запрос Фальконе: «Я презираю аббата Шаппа и его книгу и не считаю его достойным опровержения, потому что высказанные им глупости упадут сами собою…»[22]
В то время как Екатерина заявляла, что «презирает» книгу Шаппа и не видит абсолютно никакой необходимости на нее реагировать, она уже интенсивно работала над ответом, который, вопреки советам Фальконе, был специально посвящен анализу книги аббата, без всяких околичностей и «случайных» предлогов. Екатерина была настолько задета «Путешествием в Сибирь», что посчитала абсолютно необходимым дать полномасштабный бой своему врагу, несмотря на очевидный риск – предстать, в случае обнаружения ее авторства, в невыгодном свете, быть ridicule, отвечая столь «незначительному» человеку с высоты императорского трона.
Уже после выхода «Антидота», когда в парижских салонах спорили об авторстве этой анонимной книги, Фальконе, в письме императрице от 29 мая 1771 года, передавал распространяющиеся слухи о его собственной причастности к сочинению и даже просил Екатерину прислать экземпляр: «Дидерот хвалит также антидот против лжи аббата Шаппа. В Париже они думают, что я автор этого сочинения, еще мною невиданного, не смотря на мои розыски. Смею ли по крайней мере умолять Ваше всемогущее Величество вытребовать экземпляр этой книги для моего употребления, чтобы в свою очередь познакомиться с книгою, которую мне понапрасну приписывают»[23].
Екатерина немедленно и весьма веско ответила отказом: «Просимой вами книги у меня нет, я вам сказала это, я не нашла ее в продаже и приказала выписать ее из Голландии»[24]. Упоминание Голландии здесь особенно примечательно, если иметь в виду, что первое издание «Антидота» (1770) вышло без указания места печати. Как полагал А. Н. Пыпин, неаккуратная корректура (похожая на русское издание коллективного перевода «Велизария» Мармонтеля) свидетельствует скорее о том, что первое издание 1770 года печаталось в русской типографии[25]. Второе же – исправленное – издание, готовившееся в то самое время, когда Фальконе прислал свой запрос, вышло действительно в Амстердаме: в 1771 году – первый том, а в 1772-м – второй. В мае 1771 года как раз шла работа над вторым томом «голландского» издания, и Екатерина была прекрасно осведомлена о ходе работ. Одновременно готовился английский перевод книги (вышел в Лондоне в 1772 году). Слова об отсутствии этой книги и о необходимости ее покупки в Голландии в ответном послании выглядят абсолютным лукавством со стороны императрицы, намеренно дистанцировавшейся от «Антидота».
Среди одной коллекции автографов во Франции была обнаружена записка Екатерины, датированная 23 ноября 1770 года и обращенная к неизвестному лицу: «Сделайте так, чтобы эта книга попала в руки князя (Кауница. – В. П.), но не проговоритесь о том, что я принимаю в ней участие. Вы уже знакомы с ее первой частью, вторая еще лучше»[26]. Записка, с одной стороны, может служить дополнительным основанием, подтверждающим авторство Екатерины. Говоря об авторстве, следует иметь в виду, что все сочинения императрицы редактировались ее секретарями, а иногда дополнялись стихотворными вставками, как в случае с комическими операми. В этом плане «авторство» «Антидота» мало чем отличается от авторства других ее произведений.
С другой стороны, в этой записке чрезвычайно важно то, как тщательно императрица сохраняет анонимность; обычное ее авторское тщеславие отступает перед какими-то другими задачами, которые выполнял «Антидот».
Оставаясь за кулисами всего предприятия, Екатерина создала образ автора – образованного «писателя» и «воина». В середине текста «Антидота» появляется несколько неожиданное заявление автора, более уместное для вступления: «Вы, быть может, спросите, зачем я беру на себя сей труд? Знайте, что только из радения о своей родине одолеваю скуку, сопряженную с чтением вашей книги и ее опровержением. Я имею честь быть русским, я этим горжусь, я стану защищать мою родину и языком, и пером, и мечом, покуда хватит сил… ‹…› Я далек от того, чтобы считать себя остроумнейшим, умнейшим, красноречивейшим, лучшим писателем и искуснейшим воином своего народа» (275).
Строгая секретность вокруг авторства «Антидота» была вызвана не только неуместностью полемики русской императрицы с заезжим путешественником. Этот воин-писатель призван был свидетельствовать «в защиту» России и самой императрицы, опровергнуть своим текстом каждую строчку «лжесвидетельства» со стороны Шаппа. Противоядие должно быть, согласно медицинским представлениям времени, соразмерно яду, оттого книга «Антидот» получилась чрезвычайно большой по объему, удивляющей европейских читателей своими мелочными привязками почти к каждому приведенному путешественником факту или суждению. Между тем за мелочными придирками прорисовывалась своя система. Здесь проявилась – хотя и в утрированном виде – просветительская вера в силу слова: текст был способом контроля, а потому необходимо было «разоблачить»
