– И родилась она, эта идея, в результате кропотливых научно-исторических изысканий! – ревниво и чуть раздраженно посмотрел по сторонам профессор.
– Идея – это новояз, это слово заимствованное, – решил сразу же начать оппонировать доцент Петел. – Надо бы что-нибудь из курояза… Клич, призыв, триединство…
– Цыц! – замотал гривой Конь-Кур. – Что за манера… Дайте же высказаться профессору!
Ободренный, Алектор резво соскочил с насеста, подбежал к столу редактора и, потрясая свитком, начал ему втолковывать:
– Слышали поговорку: «Гуси Рим спасли»?
– Слышал, – чуть испуганный таким наскоком, Конь-Кур слегка подался назад. – Правда, честно говоря, я не совсем понимаю, при чем тут…
– Ага! Не понимаете! – торжествовал Алектор. – А ведь вы – представитель интеллигентских слоев Кур-Щавеля! Это просто здорово!
– Что здорово? Что я интеллигент?
– Нет! – с жаром выдохнул профессор. – Нет! Здорово то, что даже вы до конца не понимаете… Непонимание, недопонимание общепородной идеи обывательскими массами – это и есть признак того, что идея вполне годится для того, чтобы именоваться общепородной! В общепородной идее всегда должно быть нечто таинственное!
В слове «таинственное» профессор умышленно сделал ударение на первый слог.
– Вот так выдал, – с невольным восхищением присвистнул Петел.
– Согласен, – серьезно кивнул Конь-Кур. – В этом, знаете ли, что-то есть… Так что за идея? Ну, гуси Рим спасли… Дальше-то что?
– А то, – глухо, откуда-то из самых недр зоба, проквохтал Алектор и принялся мерять аршинными шагами кабинет редактора, – а то…
– Что? Что «то»? – в нетерпении повторяли и Конь-Кур, и доцент Петел.
Видя, что присутствующие в достаточной мере заинтригованы, профессор закончил – опять-таки утробным квохтом:
– Не гуси спасли Рим, вот что я вам доложу! Да-с! Рим спасли куры! И я это неопровержимо доказываю здесь!
Профессор с такой силой припечатал коготь правой ноги к лежащей на столе рукописи, что проткнул несколько листков насквозь.
– Это было на самом деле так, – вдохновенно сомкнув вежды, начал было Алектор, но был безбожнейшим образом перебит сразу двумя отрывистыми вскукареками – доцента и редактора.
– Хотя бы и так, но ведь это было давно! – хрипло выкрикивал Петел.
– Общепородная идея не может быть направлена в прошлое, профессор! – громко возглашал Конь-Кур.
Алектор растерялся. Он как-то обо всем этом не подумал…
– Вы смеетесь над нами, профессор? – грозно перевесился из-за стола редактор. – Над нами, двумя окольцовцами! Значит, вы смеетесь над общественностью Кур-Щавеля!
– Да-да, он смеется, – хихикал Петел, предвкушая близкое и полное фиаско своего научного гладиатора.
– В прошлый раз вы предлагали мне напечатать ваш трактат, что, дескать, сакура – это вовсе не священное дерево на Востоке; это, дескать, са-кура – священная курица!
– А еще что-то было насчет римской курии… – намекнул Петел. – И курорт, по-вашему, это место, где в старину отдыхали куры после выхода из репродуктивного возраста…
Алектор словно сдулся, он уже мямлил, защищаясь:
– К чему вспоминать прошлое, господа окольцовцы… У каждого великого ученого бывают поиски истины, и не всегда эти поиски приводят…
– К истине, – закончил за него Петел.
– Ладно уж, я почитаю вашу рукопись, – примирительно рек Конь-Кур. – На досуге. Из уважения к вашей седой и пропахшей цветками розы груди.
Петел наладился было снова захихикать, но редактор сурово повернулся к нему:
– А что там у вас, Чи… гм, Петел? Давайте сюда.
Доцент, победоносно зыркнув глазом на повесившего клюв профессора, прошествовал к редакторскому столу.
В этом момент за окном раздались множественные крики, кукареканья, визги и даже шипение – казалось, вспыхнула массовая потасовка. Но самым странным было то, что какофония сия доносилась не из широкого окна, выходившего на Площадь Яйца (где и в самом деле имело место незаурядное действо – снятие с каната отяжелевшего Кочета). Нет, всплеск речевых эмоций проникал в кабинет через окошко малое, смотревшее на зеленую лужайку, что раскинулась на задворках избы-редакции.
И, похоже, именно это обстоятельство занимало сейчас Конь-Кура куда больше, чем планирование очередного номера газеты «Курям».
Он галопом пересек диагональ избы-редакции, молча уставился в оконце.
За ним машинально следовал доцент со своей рукописью. Конь-Кур мельком глянул на титульный лист, пробурчал недовольно:
– Будто курица лапой писала… Гм, Петелька твоя, что ли?
– А то кто же, – презрительно и самодовольно хмыкнул Петел. – На что она еще годна? Я диктовал, она строчила…
Конь-Кур снова принялся хмуро вглядываться в оконце, выходившее на зеленую лужайку. Потом сказал:
– Давайте-ка, господа, прогуляемся. Выйдем на свежий воздух. А то у меня такое впечатление, будто кто-то здесь от радости пукнул, и даже не один раз.
При этом редактор недвусмысленно посмотрел на доцента. Петел в ответ лишь хлюпнул ноздрями, потупив взор.
Собственно, профессору Алектору было бы уже и незачем принимать участие в дальнейшем разговоре, мог бы он и удалиться… Но что там у Петела? И не удастся ли профессору взять научный (да хоть какой угодно!) реванш у своего зоила в процессе обсуждения его рукописи?
